Лунная радуга. Этажи(Повести)
Шрифт:
Возле дома на замерзшей луже, словно на куске стекла, каталась соседская девчонка. Ее коньки, блестящие, острые, что-то писали на льду. И эти линий: прямые, изогнутые, овальные, кружевные — представлялись мне полными тайного содержания, не менее заманчивого, чем египетские письмена. Из разговоров тети я знал, что девчонку зовут Аленой. Я смотрел в окно. И мне хотелось выйти туда, к ней. Сказать:
— А я не умею кататься на коньках.
Не съест же она меня. Спросит:
— Почему?
— У нас никогда ничего не замерзает.
— Хочешь,
— У меня нет коньков.
— Я уступлю тебе свои. Они подойдут. Ведь мы с тобой ровесники.
— Но я мужчина.
И похвастаюсь своим тридцать шестым. А может, тридцать шестым размером не нужно хвастаться? Ботинки у девчонки маленькие, будто игрушечные. Синие брючки, синий джемпер с красной поперечной полосой на груди. И коса, толстая, жгутом, спадает на эту полосу, переброшенная через плечо.
Какие у нее глаза, я не знаю. Возможно, серые, возможно, синие… Сквозь стекло не видно. Кажется, девчонка заметила меня. Проезжая, она повернула голову в сторону окна. Во всяком случае, она знает, что я приехал. Вчера приходила ее мать — директор школы. Мне пришлось здороваться, и не просто так, а наклонить голову, показывая, что я культурный.
Моя тетя — человек подвижный и наблюдательный. Сказала мне:
— Одевайся… И пошли на улицу. Я познакомлю тебя с Аленой.
Уговаривать не пришлось. Я мигом влез в пальто, нахлобучил шапку. Мы вышли за калитку. Тетя позвала:
— Алена!
Девочка в синем костюме подъехала и с приятной улыбкой произнесла:
— Здравствуйте, тетя Паша.
Тетя Паша телеграфировала:
— Алена… Познакомься. Мой племянник, его зовут Славой. Он приехал из Туапсе. У них там море. Здесь ему скучно.
Алена сняла рукавицу и протянула мне маленькие розовые пальцы.
— Вам действительно скучно? — спросила она.
— Нет… — сказал я. — Я нашел подшивку старых журналов «Вокруг света».
— Я читала их…
Тетя Паша величественно удалилась. И мы стояли одни. Говорить было не о чем. Но Алена, видимо, тоже старалась показать себя воспитанной девочкой, как я старался перед ее матерью. И поэтому не уходила. А стояла рядом, держась левой рукой за обледеневшую штакетку.
— Вы купались в море? — спросила она.
— Много раз, — сказал я.
— А вода в море правда соленая?
— Соленая, как «Джермук», — пояснил я.
— Нужно купить бутылку… Скажите, в море легко плавать?
— Легко. Можно плыть хоть до Турции… Полежишь на спине, отдохнешь… Ребята постарше и дальше плавают.
— Через проливы? Разве разрешают?
— Нет, — спохватился я. — Ребята к Болгарии… Поворачивают к Румынии…
— Интересно как! — сказала Алена.
Мальчишка, шедший по дороге, увидел Алену и направился к нам. Когда он подошел ближе, я узнал того мальчишку, которого ударил в кино. И он меня узнал. И очень удивился. Даже оторопел.
— Здравствуй, Павлик, — сказала Алена.
— Привет, — ответил Павлик. И, уставившись на меня недобро, спросил: — Это твой приятель?
— Нет, — смутилась Алена, почувствовав неладное. — То есть… Мы знакомы.
— У меня к твоему знакомому разговор есть, — он взял меня за пуговицу.
— Пусти! — сказал я.
— Пойдем за угол.
— Ты чего? Ты чего? — затараторил я. — Не имеешь права руки распускать.
— А ты имеешь?
— А ты докажи!
— Вот и докажу… Дороги домой не найдешь.
— Фигушки!
— Ни одна больница не примет. Родственники не узнают!
— Не тронь его, — жалобно вмешалась Алена. — Он к Турции плавал.
— Зачем?
— Не знаю. Просто так!
— Просто так не плавают.
— Вот и плавают. И дальше плавают…
— Ты юнга? — спросил он. — На корабле ходил?
— Нет! — сказала Алена. — Он на руках плавал…
— И ногах… — уточнил я. И, воспользовавшись некоторым удивлением мальчишки, проскользнул в калитку. Плотно закрыл ее за собой.
Ушел домой. В окно видел, как мальчишка взял Алену под руку и увел прочь. На душе было такое чувство, точно меня обобрали.
Я завалился на диван. Стал листать подшивку старых журналов. Однако ни на чем не мог задержать своего внимания… Думал: «Так тебе и надо… Не храбрись чужими руками».
Мои размышления так и остались бы размышлениями, если бы… не одно происшествие.
На уроке черчения.
Преподавал этот предмет Георгий Михайлович. Лысый старичок лет шестидесяти. В свое время он был ранен в голову — не на войне, производственная травма. И ранение, конечно, отразилось на его здоровье. У Георгия Михайловича была плохая память. Он работал художником в артели инвалидов «Маяк», рисовал диаграммы, схемы, плакаты. А потом, когда в школе ввели черчение, но учителей не хватало, его пригласили к нам.
Он нас совсем не помнил. Мы пользовались этим. Ухитрялись на уроке за один чертеж получать пять-шесть оценок. Стирали фамилию, писали другую. И хохотали, когда тот же самый чертеж преподаватель оценивал по-разному. Колебания случались значительные. Бывало, что автор получал не самую лучшую оценку.
Вообще дисциплины на уроке не существовало. Ребята и девчонки разговаривали вслух, ходили между партами. В тот день у меня кто-то стащил резинку. Я решил отыскать ее во что бы то ни стало.
В третьем ряду сидела Люська Зубкова. Светленькая, с красными щеками. Как я уже говорил, она мне очень нравилась. Но я стеснялся предложить Люське дружбу, хотя уже многие наши ребята дружили с девчонками. И выражал Люське свои симпатии совсем примитивно: смеялся невпопад в ее присутствии, выворачивал ей руки, хватал за волосы.
Так и на этот раз… Подошел к ней, ущипнул. Она кинулась на меня с кулаками. Я отскочил и задел Леньку Ежова, сидевшего в среднем ряду. Он уронил на чертеж кляксу.