Лунные грезы
Шрифт:
– До победного конца.
Гай так мрачно нахмурился, что даже Корри его пожалела:
– Не волнуйтесь. По крайней мере… – она залихватски подмигнула шокированной блондинке в серых шелках с жемчугами, – …вам не будет скучно. Обещаю.
– Ваша забота трогает меня до глубины души, – процедил Гай сквозь зубы, но, по-видимому, понял, что немного смешон в роли разъяренного ментора. По лицу расплылась невольная улыбка. Пожав плечами с типично галльским фатализмом, он вздохнул: – Какая теперь разница. Я уже опозорен навеки. Делайте что хотите.
И тут Корри развернулась во всей красе. На следующий день, на обеде в «Ритце», который давала известная всему Парижу
В конце концов воображение Корри по-настоящему разыгралось. Предела ее изобретательности просто не было. По мере того как продолжался парижский сезон, бесконечная карусель вечеринок, приемов, скачек, обедов и ужинов, она оттачивала и совершенствовала свои приемы. Гай попытался было вразумить ее, но вскоре понял, что дело безнадежно. Не мог же он сорвать с Корри одежду при всех. Несколько раз ему удалось перехватить ее перед выездом и запретить появляться на людях в столь экстравагантном виде, но по прибытии на место она попросту удалялась в дамскую комнату и там творила свое черное дело. В знаменитом ресторане «Прюнье», который славился изумительными улитками, Гай долго подозрительно всматривался в Корри, прежде чем обнаружил, что она надела непарные туфли. В «Тур д'Арже», окна которого выходили на собор Парижской богоматери, Гай несколько минут не мог понять, что вызывает неподдельный интерес обедающих, пока Корри не повернулась. Оказалось, что она прикрепила к спине огромную бумажную Тройку.
– Чтобы не забыть, какое платье надеть сегодня, – пояснила она.
На обед в честь подсвеченных разноцветными огнями фонтанов на площади Согласия, который давался в ресторане Эйфелевой башни, она явилась, выкрасив ногти фосфоресцирующей краской, и теперь благосклонно принимала комплименты Гая по поводу скромной пелерины из серого бархата. Только гораздо позже, между балтийской сельдью и ромовым мороженым с изюмом, она призналась:
– Удивительно, что вы ее не узнали. Это юбка, которую я носила вчера.
Прошло целых три недели, прежде чем девушка поняла, что успех сражения еще не означает окончательной победы. Главной цели она не достигла. Вместо шумного скандала на ее эскапады взирали с улыбкой. Корри принимали повсюду, а ее эксцентричность снисходительно прощалась. От нее даже ожидали подобных выходок. La folk anglaise, сумасбродная англичанка, что с них возьмешь! И когда она появлялась в комнате, никто уже больше не поднимал брови. Теперь наконец до Корри дошло, почему Гай не так уж и старался укротить ее, – слишком хорошо он знал общество, в котором вращался, понимал, что нужно относиться к нему с пресыщенным равнодушием, как к породистому коту, пока тот не вскарабкается к тебе на колени и не начнет ласкаться.
Однако были и удачные моменты. Как-то на балу хозяйка дома совершенно растерялась, увидев, что платье Корри состоит исключительно из нескольких цветных шарфов, скрепленных между собой серебряными сережками, а на приеме в честь лауреата Гонкуровской премии, известного французского писателя, герой дня не отходил от англичанки, так что его пришлось отрывать едва ли не силой.
Зато она честно выполняла свои обязанности и неусыпно охраняла подопечного от посягательств противоположного пола. Корри прекрасно видела, какое внимание привлекает Гай, замечала кокетливые взгляды молодых женщин и понимающие – дам постарше.
По-видимому, знакомство последних с месье де Шардонне не ограничивалось только дружбой.
Кроме того, наиболее назойливых претенденток на чувства Гая она отпугивала какой-нибудь ехидной фразой, предназначенной исключительно для его ушей. Один вид девушки, приближающейся к «сопернице» с воинственным блеском в глазах, действовал на несчастных лучше любых угроз.
Особенно ее забавляли попытки докопаться до сути их отношений. Корри с огромным удовольствием разыгрывала роль падшей женщины, и как-то после очередного приема, попрощавшись с хозяином, испанским скульптором, Гай шепнул ей:
– Давайте дадим им пищу для сплетен!
С этими словами он картинно сжал ее в объятиях. Девушка инстинктивно замахнулась, чтобы дать ему пощечину, но вовремя заметила лукавые искорки в глазах Гая.
– Не забывайте, друг с другом мы в совершенной безопасности.
Это было чистой правдой. Взаимная неприязнь защищала ее так же надежно, как Гая – его пристрастие к блондинкам.
Но даже заклятые враги могут уважать друг друга. В Лувре Гай с вежливым интересом слушал, как Корри объясняла, что Венера Милосская и Джоконда – произведения итальянского, а не французского искусства. Вечером в «Комеди франсез», куда их пригласил в свою ложу министр культуры, Гай ничуть не удивился, когда после первого акта водевиля Мариво «Игра любви и случая» она во всеуслышание объявила, что сюжет – сплошная бессмыслица, а персонажи – настоящие идиоты, если позволили обмануть себя простым переодеванием. Гай развел руками:
– Мы все глупеем от любви, не так ли?
– Только не я, – ехидно заметила Корри. – Я точно знаю, что мне надо.
Все с тем же выражением веселого любопытства Гай осведомился, какими качествами, по ее мнению, должен обладать идеальный любовник. Девушка без колебаний ответила, думая об Арлекине:
– Он будет любить меня такой, какая я есть на самом деле, а не за воображаемые добродетели.
– Вот как…
Лицо Гая на мгновение омрачилось.
– И кто же это восьмое чудо света? – с некоторой горечью спросил он. Корри промолчала.
Единственной запретной темой оставалась его невеста. Симпатии Корри к несчастной девушке лишь возросли, когда она узнала, что та живет в деревне. Как сможет неопытная сельская девчонка ужиться со светским утонченным человеком вроде Гая де Шардонне? Оказалось, что у невесты в довершение ко всему еще и слабое здоровье, поскольку она не выносила парижской жары даже в июне и проводила два месяца в фамильном замке, а в августе уезжала на побережье Бретани.
Постепенно их жизнь вошла в привычную колею. По утрам Корри неизменно проверяла, как растут маки. Цветы уже начинали распускаться, заливая балкон алыми сполохами. Днем, когда слуги были заняты, она повторяла упражнения, а ночью ложилась в постель с шоколадкой, которая всегда ждала ее на столике в холле. В промежутках Корри писала письма и изучала партитуры. Бывало, что Гай ночевал в доме, но Корри никогда не видела его после того, как они желали друг другу доброй ночи. Иногда, правда, крайне редко, они ужинали вместе, а потом в дружеском молчании сидели с книгами в гостиной.
– С вами я чувствую себя так, словно один в комнате, и это прекрасно, – сказал он ей как-то.
– Спасибо.
Весьма сомнительный комплимент, но девушка понимала, что имеет в виду Гай. Она сама втайне наслаждалась таким существованием.
Неожиданно все изменилось. Как-то они вернулись домой поздно с приема в Елисейском дворце. В холле витал странный тяжелый запах. Лицо Гая мгновенно стало озабоченным. И несмотря на то что была глубокая ночь, он вызвал Туанетт:
– Когда?