Лунный камень(ил. В.Высоцкого)
Шрифт:
Другие в таких затруднительных обстоятельствах постарались бы оправдаться перед светом. Но уступать, даже когда он был не прав и когда все общество восстало против него, было не в привычках высокородного Джона. Он держал при себе алмаз в Индии, желая показать, что не боится быть убитым. Он оставил при себе алмаз в Англии, желая показать, что презирает общественное мнение. Вот вам портрет этого человека, как на полотне: характер, шедший всему наперекор, и лицо хотя красивое, но с дьявольским выражением.
Время от времени до нас доходили о нем самые различные слухи. Рассказывали, будто он стал курить опиум и собирать старые
Года за два до того времени, о котором я теперь пишу, и года за полтора до своей смерти полковник неожиданно приехал в дом к миледи в Лондоне. Это было в день рождения мисс Рэчел, двадцать первого июня, и в честь этого дня, по обыкновению, собирались гости. Лакей пришел сказать мне, что какой-то господин желает меня видеть.
Войдя в переднюю, я увидел там полковника, похудевшего, состарившегося, изнуренного и оборванного, но по-прежнему дерзкого и злого.
– Ступайте к моей сестре, – сказал он, – и доложите, что я приехал поздравить мою племянницу со днем рождения.
Он уже несколько раз пытался письменно примириться с миледи – только для того (я твердо в этом убежден), чтобы сделать ей неприятность. Но к нам в дом он приехал в первый раз. У меня было желание сказать ему, что у миледи гости. Но дьявольское выражение его лица испугало меня. Я пошел передать его поручение и, по собственному его желанию, оставил полковника ждать ответа в передней. Слуги таращили на него глаза, стоя поодаль, как будто он был ходячей адской машиной, начиненной порохом и дробью, каждую минуту способной взорваться.
Миледи также обладает – крошечку, не более – фамильной горячностью.
– Скажите полковнику Гернкастлю, – сказала она, когда я передал ей поручение ее брата, – что мисс Вериндер занята, а я не хочу его видеть.
Я старался уговорить миледи дать ответ повежливее, зная, что полковник не поклонник той сдержанности, которой обычно подчиняются джентльмены. Совершенно бесполезно. Фамильная горячность тотчас обратилась на меня.
– Когда мне нужен ваш совет, – сказала миледи, – вы знаете, что я сама спрашиваю его. Теперь я вас не спрашиваю.
Я пошел вниз с этим поручением, взяв на себя смелость передать его в исправленном виде.
– Миледи и мисс Рэчел сожалеют, что они заняты, полковник, – сказал я, – и просят извинить за то, что они не будут иметь чести видеть вас.
Я ожидал от него вспышки даже при той вежливости, с какой я передал ответ миледи. К удивлению моему, ничего подобного не случилось: полковник испугал меня, приняв это с неестественным спокойствием. Глаза его, серые, блестящие, с минуту были устремлены на меня; он засмеялся, не громко, как другие люди, а про себя, тихо и страшно зло.
– Благодарю вас, Беттередж, – сказал он. – Я не забуду день рождения моей племянницы.
С этими словами он повернулся на каблуках и вышел из дома.
Когда через год снова наступил день рождения мисс Рэчел, мы услышали, что полковник тяжело заболел. Полгода спустя – то есть за полгода до того времени, о котором я теперь пишу, – миледи получила письмо от одного весьма уважаемого священника.
Вот сущность моего рассказа мистеру Фрэнклину. Я заметил, что он слушает все более внимательно по мере продолжения рассказа и что сообщение о том, как сестра не приняла полковника в день рождения его племянницы, по-видимому, поразило мистера Фрэнклина, словно выстрел, попавший в цель. Хотя он в этом и не сознался, я увидел довольно ясно по его лицу, как это растревожило его.
– Вы рассказали все, что знали, Беттередж, – заметил он. – Теперь моя очередь. Но, прежде чем рассказать вам, какие открытия я сделал в Лондоне и каким образом был замешан в это дело с алмазом, мне хочется знать следующее. По вашему лицу видно, мой старый друг, что вы как будто не совсем понимаете, к какой цели ведет наше совещание. Обманывает ли меня ваше лицо?
– Нет, сэр, – ответил я. – Мое лицо, по крайней мере в данном случае, говорит правду.
– Ну, так я постараюсь, – сказал мистер Фрэнклин, – убедить вас разделить мою точку зрения, прежде чем мы пойдем далее. Я усматриваю три очень серьезных вопроса, связанных с подарком полковника в день рождения моей кузины Рэчел. Слушайте меня внимательно, Беттередж, и пересчитывайте по пальцам, если это поможет вам, – сказал мистер Фрэнклин, находя некоторое удовольствие в показе своей собственной дальновидности, что хорошо напомнило мне те прежние времена, когда он был мальчиком. – Вопрос первый: был ли алмаз полковника предметом заговора в Индии? Вопрос второй: последовал ли заговор за алмазом полковника в Англию? Вопрос третий: знал ли полковник, что заговор последовал за алмазом, и не с умыслом ли оставил он в наследство неприятности и опасность своей сестре через ее невинную дочь? Вот что хочу я узнать, Беттередж. Не пугайтесь!
Хорошо ему было предупреждать меня, когда я уже перепугался!
Если он прав, в наш спокойный английский дом вдруг ворвался дьявольский индийский алмаз, а с ним заговор живых мошенников, спущенных на нас мщением мертвеца. Вот каково было наше положение, открывшееся мне в последних словах мистера Фрэнклина! Слыхано ли что-нибудь подобное – в девятнадцатом столетии, заметьте, в век прогресса, в стране, пользующейся благами британской конституции! Никто никогда не слыхал ничего подобного, а следовательно, никто не может этому поверить. Тем не менее буду продолжать мой рассказ.
Когда вы вдруг испугаетесь до такой степени, как испугался я, этот испуг почти неминуемо скажется на вашем желудке, и внимание ваше отвлечется, вы начнете вертеться. Я молча заерзал, сидя на песке. Мистер Фрэнклин приметил, как я боролся со встревоженным желудком – или духом, если хотите, а это одно и то же, – и, остановившись именно в ту минуту, когда он готовился начать свой рассказ, спросил меня резко:
– Что такое с вами?
Что такое было со мной? Ему я не сказал, а вам скажу по секрету. Мне захотелось закурить трубку и почитать «Робинзона Крузо».