Лунный камень мадам Ленорман
Шрифт:
– А жить мы за что будем? – Ольга выдернула руку и поднялась. – К тому же, любезный Витольд, вы забыли одно немаловажное обстоятельство. Вы женаты.
И жена его следит за каждым движением Ольги.
Что она затеяла? Или и вправду надеялась, что Ольга сбежит? О нет, она не в таком отчаянии пребывает, чтобы вовсе глупости творить. Витольда она не любит и не полюбит, Франца, впрочем, тоже… так какая разница?
Огромная! Франц состоятелен. И для брака с ним от Ольги не требуется бежать на край мира, где, возможно, Витольд сколотит состояние, воплощая
– Уходите, – Ольга покачнулась, силясь унять приступ дурноты. – Вы сами понимаете, сколь пусты ваши мечтания. Вы…
Раздражение, накопившееся за последние дни, выплескивалось ядовитыми словами. Она, не будучи все же злой, получала странное удовольствие, унижая Витольда. А он стоял на коленях и смотрел на нее… с жалостью? Он – и с жалостью?
– Вон! – Ольга указала на дверь. – Уходите, пока я не позвала папеньку и не велела выставить вас!
И Витольд поднялся неловко, прошел к двери, а Мари за ним дверь прикрыла, глянула с упреком:
– Зачем ты так с ним?
– И с тобой. – Ольга оперлась о спинку стула, голова кружилась неимоверно. – Я и тебя выгоню, если ты заговоришь об очередной глупости…
Франц даст ей имя. И состояние, которое позволит Ольге вести привычный образ жизни, а то и лучше, ведь он куда богаче папеньки… в принципе, это замужество можно считать удачей. Любовь? Ольга горько рассмеялась. Что она видела от любви, кроме позора?
Ничего. Скоро все изменится!
– Тебе дурно? – Мари, как уже сложилось, не обратила внимания на слова Ольги. Она стояла, поддерживая хозяйку под локоток. – Ты такая бледная… выпьешь вина?
Выпьет.
Горькое какое… или все-таки сладкое? Сладкое, определенно, черного странного цвета. Ольга его пьет, не способная напиться, и с каждым глотком эта вяжущая сладость становится все более отчетливой. А головокружение усиливается… и Ольга хмурится, пытается подняться, но бокал…
…Мари вынимает его из пальцев.
– Тебе надо прилечь, – голос ее доносится издалека. И Ольга тянется за ним, уже не ощущая собственного тела. Дурнота отступила.
Ей легко.
Хорошо.
Радостно, как не было радостно никогда! Она смеется, понимая, что никто не слышит этого смеха и что ей все-таки удалось сбежать с собственной свадьбы… жаль, возможно, со временем она бы полюбила Франца. Он неплохой, только…
…пусть будет счастлив.
Первым, кого Анна встретила утром, выйдя из своих покоев, был Витольд. Он бродил по коридору, прижав пальцы к вискам, и бормотал что-то. Анну поначалу и не заметил, а заметив, остановился резко, будто на стену налетел.
– Доброе утро, – вежливо сказала Анна.
Время и вправду было ранним, но ей не спалось. И прежде-то она привыкла вставать засветло, а порой и того раньше. По старой девичьей привычке Анна не залеживалась в теплой постели, а вскакивала, бежала к окну, спеша увидеть солнце. Некогда она загадывала, что если день выдается погожим, то и у нее, Анны, все будет ладиться.
Нынешний был пасмурен. За окном открывался обрыв, и темная, едва ли не черная вода озера переливалась всеми оттенками синевы, будто драгоценный муар, брошенный на землю. Анна открыла окно и, подставив бледные ладони, убедилась: холодный. Просто-таки ледяной… и верно, сбежать не выйдет, но… она четко осознала, что не станет бегать.
И велела себе успокоиться.
Франц говорил… о многом. И Анна поверит, пусть веры ее не хватит надолго, но она будет счастлива. Вне зависимости от солнца и нынешнего дня.
– Доброе? – Витольд фыркнул. – В этом-то месте? У вас, случайно, не будет выпить?
Он, кажется, и вовсе не ложился. Одет, во всяком случае, во вчерашний свой нелепый костюм с засаленными рукавами. Галстук развязался, а на манишке виднеется крохотное алое пятнышко.
– Нет, – ответила Анна.
Некогда Витольд и вправду выглядел успешным дельцом. Несколько суетливым, легко краснеющим в присутствии Ольги и таким утомительно многословным. Он спешил говорить, рисуя словами самые радужные перспективы. И придя в возбуждение, вскакивал, принимался расхаживать по гостиной, суматошно взмахивая руками, будто безумный дирижер.
Ольга же наблюдала за ним с насмешкой.
Но не гнала.
– Почему ты даешь ему ложную надежду? – однажды спросила Анна. Ей было жаль Витольда, который потерялся в своих мечтаниях.
– Почему бы и нет? – Ольга повернулась к зеркалу и выпятила губу. – Человек счастлив, а мне это ничего не стоит.
– Счастлив? Как долго это счастье продлится?
– Не знаю.
– А что будет потом, когда он узнает о твоей помолвке?
– Понятия не имею, – Ольга дернула плечиком. – Какое мне дело до чужих переживаний?
А он переживал, заявился без приглашения, впервые позабыв о правилах хорошего тона. И, будучи не совсем трезв, – правда, тогда Витольд еще не пил столько, чтобы вовсе потерять человеческое обличье, – много и страстно говорил.
Об Ольге, в которую влюблен беззаветно, ради нее он живет, ради нее дышит и ради нее готов совершить все подвиги Геракла… ну, или достичь в самом скором времени того уровня благополучия, которое позволит ему претендовать на руку драгоценнейшей Ольги. Он твердил о новом своем прожекте и тех выгодах, что этот прожект принесет. А отец, выслушав, пригласил его в свой кабинет.