Лунный камень
Шрифт:
— Вам нечего бояться причинить кому-либо вред, сэр! Напротив, если вы принимаете участие в Розанне Спирман, я прошу вас удостоить меня своим доверием.
Мистер Фрэнклин тотчас же сделал вид, будто и он тоже не заметил девушку. Он ответил так же громко:
— Я не принимаю никакого участия в Розанне Спирман.
Взглянув на другой конец дорожки, я увидел, как Розанна вдруг повернула обратно, едва только мистер Фрэнклин проговорил
Раздался звонок к первому завтраку, и Кафф был теперь вынужден отказаться от дальнейших попыток узнать что-либо. Он сказал мне спокойно:
— Я поеду во Фризинголл, мистер Беттередж, и вернусь до двух часов дня.
Не сказав более ни слова, он пошел своей дорогой, и мы на несколько часов освободились от него.
— Вы должны объяснить это Розанне, — сказал мне мистер Фрэнклин, как только мы остались одни. — Судьба словно предназначила мне говорить или делать неловкости при этой несчастной девушке. Вы видели сами, что сыщик Кафф обоим нам подстроил ловушку. Если бы он добился того, чтобы запутать меня или раздражить ее, он мог бы заставить меня или ее сказать что-нибудь, отвечающее его цели. Под влиянием минуты я не нашел лучшего исхода, чем тот, который выбрал. Этим я помешал девушке сказать лишнее и дал понять сыщику, что вижу его насквозь. Очевидно, он подслушивал, Беттередж, когда мы с вами беседовали вчера.
«Мало того, что подслушивал, — хуже! — подумал я. — Сыщик вспомнил мои слова о том, что девушка влюблена в мистера Фрэнклина, и нарочно заговорил об участии мистера Фрэнклина к Розанне — так, чтобы Розанна могла услышать его ответ».
— Что до подслушивания, сэр, — заметил я (оставив при себе второй вывод), — мы все, как говорится, окажемся товарищами по несчастью, если такого рода вещи станут продолжаться. Подсматривать, подглядывать и подслушивать — естественное занятие людей, находящихся в нашем теперешнем положении. Я не забуду того, что вы мне сказали. Я воспользуюсь первым случаем, чтобы объяснить все Розанне Спирман.
— Вы еще ничего не говорили ей о прошлом вечере? — спросил мистер Фрэнклин.
— Ничего, сэр.
— Так и не говорите ничего. Мне лучше не вызывать признаний девушки, когда сыщик только того и ждет, чтобы застать нас вдвоем. Мое поведение не очень-то последовательно, Беттередж, не так ли? Если только алмаза не окажется у Розанны, я не представляю себе выхода из этого дела, о котором нельзя подумать без ужаса. А между тем я не могу и не хочу помогать сыщику Каффу уличать эту девушку.
Довольно нелогично, без сомнения. Но я и сам чувствовал то же. Я вполне его понимал. И, если хоть раз в жизни вы вспомните, что вы смертны, может быть, и вы тоже вполне поймете его.
Положение дела в нашем доме и вне дома, пока сыщик ездил во Фризинголл, было вкратце следующее.
Мисс Рэчел, упорно запершись в своей комнате, ожидала, когда ей подадут карету, чтобы ехать к тетке. Миледи и мистер Фрэнклин позавтракали вдвоем. После завтрака мистер Фрэнклин вдруг принял одно из своих внезапных решений — стремительно вышел из дому успокоить свои нервы довольно продолжительной прогулкой. Только я один видел, как он ушел; он сообщил мне, что вернется до возвращения сыщика. Погода, как мы и предполагали накануне, переменилась.
После завтрака я помогал миледи просматривать наши домашние счета. Она только раз коснулась в разговоре расследования и только для того, чтобы запретить упоминать о нем.
— Подождите, пока вернется этот человек, — сказала она, имея в виду сыщика, — мы тогда будем обязаны говорить об этом. Сейчас нас никто к тому не принуждает.
Расставшись с миледи, я нашел в своей комнате поджидавшую меня Пенелопу.
— Батюшка, прошу вас, пойдите и поговорите с Розанной, — сказала она. — Я очень беспокоюсь за нее.
Я отлично понимал, в чем дело. Но у меня правило, чтобы мужчины, как существа высшие, воздействовали на женщин где только возможно. Если женщина хочет заставить меня что-нибудь сделать (дочь моя или кто другой, это не имеет значения), я всегда желаю знать: для чего? Чем чаще вы заставите их шевелить мозгами, выискивая резон, тем более покладистыми найдете вы их в течение всей жизни. Не вина этих бедняжек, что они сперва действуют, а уже потом соображают. Это вина тех, кто потакает им, как дурак. Причину, приведенную по данному поводу Пенелопой, передаю ее собственными словами:
— Боюсь, батюшка, что мистер Фрэнклин, сам не желая того, жестоко оскорбил Розанну.
— А зачем она пошла в эту аллею? — спросил я.
— По собственному сумасбродству, — ответила Пенелопа, — не могу назвать это другим словом. Она хотела говорить с мистером Фрэнклином сегодня утром во что бы то ни стало. Я употребила все усилия, чтобы остановить ее; вы сами видели это. Если бы только я могла увести ее, прежде чем она услышала эти ужасные слова!
— Полно, полно! — сказал я. — Не преувеличивай. Ничего особенного не произошло, от чего Розанна могла бы прийти в отчаяние.
— Ничего особенно не произошло, батюшка, только мистер Фрэнклин сказал, что не принимает в ней никакого участия и — ох! — таким жестоким тоном!
— Он сказал это, чтобы зажать рот сыщику.
— Я говорила ей, но, батюшка, он (правда, против своей воли) уже много недель подряд унижал и огорчал ее, и в довершение еще и это! Она просто ужаснула меня, батюшка, когда мистер Фрэнклин сказал эти слова. Она как будто окаменела, услышав их. А потом вдруг сделалась необыкновенно спокойной и продолжает с тех пор работать как во сне.
Я почувствовал тревогу. Было что-то в голосе Пенелопы, заставившее замолчать мой рассудок. Я вспомнил, что произошло между мистером Фрэнклином и Розанной вчера в бильярдной. Она была тогда поражена в самое сердце, а сейчас, на беду, бедняжку опять уязвили в самое чувствительное место.
Я обещал мистеру Фрэнклину поговорить с Розанной, и теперь наступил самый подходящий момент сдержать обещание.
Розанна в своем скромном ситцевом платье подметала коридор, бледная и спокойная, и, как всегда, опрятная. Только глаза ее были странно тусклы — не то чтобы они были заплаканы, но как будто смотрели на что-то слишком пристально. Может быть, то был туман, нагнанный ее собственными мыслями. Вокруг нее не было, конечно, ничего, что она бы уже не видала и перевидала сотни и сотни раз.