Лунный князь. Беглец
Шрифт:
— Бред! — фыркнул Ринхорт. — Кровь линнери и архетов несовместима тек же, как у людей и дарэйли. Любить могут, но детей не будет. И что дальше?
Дальше я почему-то помнил смутно. В голове отложилось, что родители малыша исчезли: то ли ушли, так как уже не могли оставаться среди смертных, то ли умерли, хотя высшие маги живут столетиями. Их сына вырастили люди.
Высшие миры согласились, что единственный крылатый в Подлунье вполне может считаться его владыкой, но поспорили, чей он законный наследник — Линнерилла или Эстаарха, и какому из высших миров должна принадлежать
— Звучит круто, даже жаль, что вранье, — скептически хмыкнул Ринхорт, выслушав явно новую для него историю мира. — О двух беглых магах-иномирцах я тоже слышал, но детей у них не могло быть, я тебе уже объяснял. Их наказали за предательство: за то, что посмели передать магию людям. Это была первая война с высшими мирами, а я говорю о последней. Именно в последнюю войну люди лишились магии, и этот мир остался низшим Подлунным, ничтожной пылью, которую можно не замечать, а надоест — смыть каким-нибудь потопом, стихийным бедствием.
— Они смогут, — кивнул я, смутно испытывая ощущение угрозы и могущества магов того мира. Такое мерзенькое эхо паники малолетнего растерянного мальчишки, каким я туда попал.
— Смогут, — согласился мой спутник. — Барьер с нашей стороны держится только на остатках магии того времени, и он истончается. Твое бегство — лучшее тому доказательство.
Настроение совсем испортилось, и дальше мы ехали молча.
Но недолго.
Внезапно перед мордой моего коня вонзилась стрела, глубоко войдя в хвою, засыпавшую лесную тропу.
"Почему Ринхорт не предупредил о засаде? Разве он не почуял? А обещал!" — мелькнула мысль, а в следующий миг я услышал скрип ветки над головой и успел пнуть пятками вороного. Только это и спасло.
Конь шарахнулся в сторону, и нечто огромное, прыгнувшее на меня сверху, задело лишь конский круп. Но как! Несчастный жеребец дико захрапел и начал валиться на бок — я едва успел перекинуть ногу и спрыгнуть, иначе меня бы прижало.
Упав на четвереньки, я оглянулся и не поверил глазам: конь бился в агонии, кровь хлестала из разодранного от позвоночника книзу крупа — задняя нога была почти отделена от тела. А над вороным стояла, собравшись для прыжка, огромная черная зверюга, похожая на пантеру, с гиганскими, желтыми как янтарь, клыками. Самым жутким была беззвучность, с какой двигалась тварь. Дикие звери почти всегда глухо рычат при атаке, запугивая жертву. Эта, казалось, даже не дышала.
Не знаю, каким ветром меня откатило в сторону, когда она прыгнула, но зверюга промахнулась. Когти скребанули совсем рядом. Следующее, что выхватил мой взгляд, потрясло еще сильнее: тварь снова взвилась, но в полете ее сбил меч, брошенный Ринхортом. На землю упало… человеческое тело, а через миг копыто рыцарского коня пробило его живот, как копьем.
Растоптав воющее, орущее тело в кровавую кашу, Ринхорт развернул коня, замахнулся клинком. Я не успел удивиться — зачем еще мечом-то по трупу? — как там, где растекалась кровавая лужа, заклубился черный туман, уплотнился, и раззявилась пасть с янтарными клыками. Но рыцарь уже подлетел. Сверкнул меч, и клыкастая голова покатилась в кусты.
И тут же со всех сторон посыпались стрелы. Но именно посыпались. Наземь. Ни одна из них не коснулась ни меня, ни Ринхорта, ни его коня.
— Что замер, как девица перед сватами? — рявкнул на меня рыцарь. — Руку давай!
Он помог мне сесть позади него, и, приказав держаться крепче, погнал коня, не забывая отводить от нас стрелы.
— Почему ты не предупредил о засаде, Ринхорт?
— Жрецов невозможно почуять, разбойников не нам с тобой бояться, а дарэйли эти для меня слабоваты. А тебе была бы полезна настоящая драка, вдруг твоя сущность приоткроется.
— Полезна?!
Я не успел выплеснуть злость. Тропа в полусотне саженей круто сворачивала, огибая невесть откуда взявшуюся в лесу одинокую скалу, и я всем нутром чуял: там, за поворотом, ждет еще куча неприятностей. Но не настолько же большая!
Сразу за поворотом тропу преграждал полуторасаженный завал из стволов с обрубленными сучьями — не перепрыгнуть. Слева маневру мешала скала, справа — плотной стеной стоял лес, а сзади остались лучники. Продуманная ловушка. И довольно свежая: на обрубленных с бревен сучках блестела смола, источая хвойный запах.
— Вот дерьмо! — процедил Ринхорт, резко натягивая поводья.
Жеребец взвился на дыбы. Пытаясь удержаться, я вцепился в плечи рыцаря. Копыта вороного задели бревна, и они покатились, сбивая с ног. Через миг я лежал на земле, едва сдерживая крик боли: рухнувшее бревно придавило мне ногу. Рядом так же предсмертно, как недавно мой вороной, кричал полураздавленный конь Ринхорта. В воздухе что-то засвистело: откуда-то с неба срывались железные молнии мечей и клиньями вонзались в землю, удерживая катившиеся бревна, и один из них милосердно перерезал глотку жеребца.
Ринхорт, живой и невредимый, отшвырнул ствол со свежеобрубленными сучьями, поднял меня рывком, ставя на ноги. На ноги?! Я не выдержал и заорал. Мне ответило громогласное эхо позади. Оглянувшись на рев, я мигом заткнулся.
Уж насколько велика была обезглавленная черная тварь, но неспешно вышедшее из-за поворота тропы полосатое страшилище превосходило ее раза в полтора. Тигр, которого оно напоминало очертаниями и огненно-черным окрасом, был в сравнении с ним невинным котенком. Ловушка не просто захлопнулась: в наш гроб был вбит огромный клыкастый гвоздь.
В ушах еще звенело от оглушительного рыка, и человеческий голос, раздавшийся сбоку из кустов, показался очень тихим:
— Не дергайся, Ринхорт, иначе мальчишка умрет. Отдай его нам и иди себе с миром.
Рыцарь, посадив меня на бревно, осмотрел мою пострадавшую ногу, не обращая внимания на видимых и невидимых врагов, уверил меня, что перелома нет, и лишь потом этак лениво повернул голову в сторону говорившего:
— Не мешай нам, жрец, иначе первым умрешь ты.
Кусты орешника зашелестели, выпуская худую и высокую фигуру в темно-коричневом плаще с капюшоном. Лица, скрытого в тени, я не мог разглядеть.