Лунный мираж над Потомаком
Шрифт:
Попытки Эйзенхауэра сохранить спокойствие и после появления советского спутника свидетельствуют, таким образом, не о неосведомленности, а о наличии у него определённых соображений, в силу которых он считал, что подобная позиция будет отвечать его интересам и в новой, радикально изменившейся теперь обстановке.
Выходец из небогатой семьи, честолюбивый, нелегко сделавший свою феерическую под конец карьеру, Эйзенхауэр чрезвычайно ревниво относился к пришедшей к нему после многих лет безвестности славе. Он знал, что критика его как президента будет тем более жестокой и беспощадной, что до сих пор он был непревзойдённым военным авторитетом в глазах большинства своих сограждан.
Не меньшую тревогу вызывали и опасения, как скажется этот удар на позициях республиканской
Наконец, президент был обязан позаботиться и о том впечатлении, которое могло сложиться за границей в оценке изменившихся потенциальных политических и военных возможностей Соединённых Штатов. Та или иная реакция Белого дома могла усилить или в известной степени нейтрализовать процесс освобождения от гипноза о якобы неоспоримом военном могуществе Соединённых Штатов в тех странах, которые всё ещё не решались открыто заявить о своём нежелании покорно следовать в фарватере американской внешней политики.
Стремлением получить передышку и объясняются первые действия Эйзенхауэра, предпринятые им непосредственно после памятного звонка Хегерти. Всю ночь Эйзенхауэр, консультируясь по телефону с Шерманом Адамсом и другими доверенными лицами, руководил подготовкой заявления для прессы, которое утром 5 октября было зачитано в Белом доме от его имени тем же Хегерти. Суть этого поспешно составленного и беспомощного по своей логике заявления сводилась к тезисам о том, что президент «не выразил удивления» и что США никогда не рассматривали свою космическую программу «в свете гонки с Советами». В очередном выпуске своего рода «светской хроники» Белый дом пытался подтвердить свои вызвавшие насмешливые комментарии утверждения ссылками на то, что президент по-прежнему пребывает в прекрасном, «искрящемся юмором настроении» и с истинным удовольствием предается своей любимой игре в гольф вместе с гостящим у него на ферме другом — Джорджем Алленом, бизнесменом из Вашингтона.
По указанию президента американским официальным пропагандистским агентствам, в том числе и «Голосу Америки», было разослано циркулярное письмо, в котором предлагалось не только «высмеивать саму мысль», будто Соединённые Штаты когда-либо стремились опередить Советский Союз в запуске спутника Земли, но и «избегать связывать это событие с оценкой военного потенциала русских», а тем более делать выводы, что оно свидетельствует об их научном превосходстве в области освоения космического пространства.
Были организованы также соответствующие весьма решительные, хотя не всегда удачные, заявления и от имени других официальных лиц — министра обороны Вильсона, его помощника по конструированию и производству управляемых снарядов Холадея, контр-адмирала Беннета, руководителя научно-исследовательского центра ВМФ, несшего в то время ответственность за обеспечение ракетами американской программы по запуску сателлита. По своей несуразности, тенденциозности и просто безграмотности выступление Беннета, оценившего советский спутник как «простой кусок железа, который может зашвырнуть в небо чуть ли не каждый», оказалось вне конкуренции. Используя выражение одной бельгийской газеты, подобная мысль могла зародиться только в слаборазвитых мозговых извилинах «туши, украшенной адмиральскими погонами».
Приблизительно столь же «эффективными» оказались и высказывания немногих комментаторов, оставшихся верными Эйзенхауэру. Лучшее, что они смогли выжать из себя для успокоения американской публики, не выходило за пределы двусмысленно звучавших выражений надежды в способности советского спутника отвлечь внимание мирового общественного мнения «от неприятных для нас событий в Литл-Роке».
Однако, несмотря на принятые меры, основную роль в проведении кампании, направленной на поддержку правительственной «позиции спокойствия», пришлось взять на себя лично президенту Эйзенхауэру. Теперь было не до декорума. Отказавшись от гольфа и от посещения геттисбергской церкви, Эйзенхауэр провёл воскресенье в подготовке к пресс-конференции и в понедельник снова был в Вашингтоне. День прошёл в совещаниях с руководителями министерства обороны и других ведомств, чиновниками, видными учёными. Суетливая возня в Белом доме не затихала и в течение последующих суток.
Наконец 9 октября состоялась назначенная пресс-конференция. Уже готовясь выйти в зал, где ожидали две с половиной сотни журналистов, Эйзенхауэр неожиданно остановился, не в силах побороть охватившего его страха. Несмотря на видимые усилия, ему потребовалось несколько минут, прежде чем он решился протянуть вперёд руку и раздвинуть портьеры, скрывавшие его от любопытных взглядов.
Появление президента было встречено приглушённым шумом голосов и шуршанием свежеотпечатанных листов с текстом письменного заявления президента, розданным за четверть часа до пресс-конференции. В этом заявлении, как и в ходе самой пресс-конференции, Эйзенхауэр мучительно пытался оправдать действия правительства ссылками на то, что оно было в первую очередь озабочено созданием ракетного оружия и что отсутствие у Соединённых Штатов мощных ракетоносителей не может служить индикатором их отставания в военной области. Поскольку же использование спутников Земли в целях разведки или в качестве носителей ядерного оружия представляется пока делам отдалённого будущего, заявил он, правительство считало неэкономным тратить средства на проведение исследований в космическом пространстве. Поручая разработку и строительство ракеты для проекта «Авангард», оно, например, специально оговорило, что работа над этой ракетой ни в коем случае не должна мешать выполнению имеющей «самое первостепенное значение программы по созданию ракетного оружия».
На приёме в «Стейтлер-отеле», устроенном в честь английской королевы Елизаветы II, Эйзенхауэр, по словам обозревательницы Маргарет Хиггинс, произвёл удручающее впечатление на многих союзников Америки и даже на некоторых своих почитателей, когда, продолжая отстаивать «позицию спокойствия», попытался вновь вернуться к своим утверждениям, что «свободный мир», у которого «есть сила», настолько обогнал «коммунистические нации», что их было бы «просто смешно сравнивать между собой». Наконец 23 октября на обеде в «Уолдорф-Астория» он «выпустил целый залп сообщений о важных достижениях Соединённых Штатов в области науки и обороны». «Президент, — писала в связи с этим «Нью-Йорк геральд трибюн», — надеется, видимо, добиться таким образом сплочения народа, возродить его доверие к научной, оборонной и экономической программам страны».
Но, как должен был хорошо понимать и сам президент Эйзенхауэр, утверждения, будто Соединённые Штаты не отстают от Советского Союза, могли выглядеть убедительными только в том случае, если он имел бы возможность сослаться на соответствующие факты. Вследствие этого было обещано, что вслед за пресс-конференцией президент выступит с серией «ободряющих» речей и, опираясь на данные, которые к тому времени будут представлены ему, нарисует «истинную картину» американских успехов, способную поднять «быстро деградирующий моральный тонус страны».
Трудно сказать, представлял ли себе Эйзенхауэр, как нелегко будет выполнить обещание. Несмотря на то что Пентагон до предела ускорил темпы выполнения ракетной программы и даже заручился содействием некоторых конгрессменов в своих попытках добиться насильственного привлечения учёных к работе над военными проектами, Эйзенхауэру не было предложено ничего более определённого и значительного, чем разработанный группой фон Брауна жароупорный конус, якобы уже решивший проблему прохождения боеголовки ракеты сквозь атмосферу при её выходе на цель. Однако, даже оставляя в стороне справедливое замечание английского министра обороны Сэндиса о том, что было бы «неразумно думать, будто и русские не решили этой задачи», конус не мог служить убедительным доказательством успехов США, так как, во-первых, во время испытательного полёта вошёл в атмосферу под неправильным углом и это снизило его скорость по крайней мере до одной трети, а во-вторых, наличие жароупорного конуса не могло компенсировать отсутствие самой межконтинентальной баллистической ракеты, для оснащения которой он предназначался.