Лунный пёс. Антология
Шрифт:
И остолбенел.
Старика не было.
Не было на скамье, не было на площади. Не было — Олег почему-то ни на миг не усомнился в этом — нигде в мире. В этом мире.
— Смотри! — глаза Нади сделались вдвое больше, чем обычно.
Соседняя скамья тоже опустела. Ни беловолосого, ни женщины, ни «мыльницы». Только в скользнувшем луче еще не выключенных автомобильных фар вспыхнул на секунду невиданно ярко, будто прожектор, тонкий радужный лучик.
Надя сорвалась с места и подхватила с торжеством ослепительный трофей — составленное из чешуек перо.
— Она потеряла!
— Что б ему стоило
— Не жадничай, — отозвалась Надя, — у тебя есть лифт — и хватит с тебя.
А потом оба, не сговариваясь, повернулись вслед женщине с собакой.
— Это он, — прошептала Надя, — никакой это не радар, это он!
Олег усмехнулся и крутнул головой.
— Ох и дуролом же ты, Джой! Хоть ты и Джек. В три мира вломился, кого угодно притащил, кроме той, что требовалась, а ведь всего-то и надо было подойти с запиской к первому встречному.
— Он ждал хозяйку, — продолжала почему-то шепотом Надя. — Он так сильно ждал хозяйку, что вытащил сюда всех хозяев, до каких сумел дотянуться. У твоего беловолосого был баранчик, у моей жещины рыбоптица… Он не знает, что надо было, он только умеет переживать изо всех сил, и вот это у него здорово получается… Давай заведем собаку, Олежка!
А Джек ничего не понял. Он прыгал вокруг хозяйки, тонко поскуливал от восторга, и испытывал глубокое совершенное счастье. Кончился этот ночной кошмар, и теперь все будет хорошо! Уж она-то сумеет отвести, остановить то жуткое, что напало вдруг на его доброго и хорошего, на его собственого человека. Для того он, Джек, так старался вызвать, вытребовать, отнять ее у этой нездешней силы, дробящей мир небывалым воем и уносящей любимых людей в никуда, в непостижимые пределы! Из тех, не ощутимых нюхом, чуждых миров он вырвал ее, хозяйку, и устроил так, что теперь вернется прежняя счастливая жизнь! Он добился этого, и невдомек, да и не нужно ему было знать, до чего окольным путем.
Нина Чешко
Удивительно и странно
Вы знаете, в каком году вы родились?
Наверное, знаете. Каждый знает, в каком году родился. Если умеет считать. А за тех, кто еще не умеет считать (или говорить), это умеют папа и мама. Павлик считать уже умеет. И говорить, конечно, тоже. Но в каком году он родился, не знает ни он и никто другой.
Потому что он родился тридцать первого декабря в двенадцать ночи. С боем часов.
И успел ли к его рождению старый год уйти, а новый — появиться, этого тогда ни папа, ни мама от волнения не догадались спросить. А теперь уже поздно. Теперь сколько хочешь спрашивай. В декабре Павлик родился или в январе? В старом году или в новом? Пять ему сейчас или шесть? Никто уже не ответит.
Все думают, что Павлик только один такой на свете. Удивительный и странный.
Наверное, поэтому то и дело с ним происходят невероятные истории. Удивительные и странные. Но этого тоже почти никто на свете не знает.
Потому что никто ему не верит.
Рассказывает он, как, гуляя во дворе, провалился в яму, нашел в ней подземный ход, добрался им до самого леса. Это недалеко, они в новом микрорайоне живут, лес от их двора через дорогу. И выкарабкался наружу по мышиной норке. Мама говорит: «Ах, какой ты у меня выдумщик!» И смеется.
Рассказывает, как подружился с трамваем из соседнего депо (это такой двор, где трамваи отдыхают). Как друг-трамвай возил его ночью по городу искать, где провод, по которому трамваям ток подают, кончается. Папа говорит: «Не учись, сын, врать!» И сердится.
А это чистая правда. Друзья — те верят.
Дружит Павлик с мальчиком Женей из соседней квартиры, но сейчас Женя к бабушке уехал. Дружит с дворовым щенком Волчком. Волчок на волка совсем не похож, даже на маленького. Он весь черный, на лапах у него белые носочки, вокруг правого глаза белое пятнышко. Одно ухо вверх торчит, другое вниз свисает. Вид у Волчка задорный и воинственный. Он очень любит за хвост себя ловить, потому его Волчком и прозвали. Когда собака себя за хвост ловит, она очень на волчок, то есть на юлу, похожа.
А с Майечкой из соседнего подъезда Павлик не дружит. Потому, что девчонка. Когда разозлится, даже дразнит ее. Рубашечкой или Пальтишком.
И Волчок с Майечкиной Стрекозой не дружит. Потому, что болонка. Но Волчок никогда Стрекозу не дразнит. Ни Мухой, ни Осой. У Волчка рыцарская натура.
Вечером Майечкина мама к Павликовой маме пришла. Она в тот вечер ко всем мамам в трех подъездах заходила и ко всем бабушкам. И к тем, которые и не мамы, и не бабушки, тоже заглядывала.
У нее беда случилась: пропала Стрекоза.
— Не иначе как собачники, — волновалась Майечкина мама у Павликовой мамы на кухне. — Видели их по соседству. Говорила я Майке, не выпускай одну!
А Павликова мама успокаивала:
— Ну что вы, болонка же, породистая, чистенькая. Дайте объявление — найдется.
А вечером Павлик слышал, как мама сказала папе:
— Наверняка украли Стрекозу. Ну как это, действительно, одну выпускать такую породистую, ведь недешевую собаку! И такую деликатную. Она и укусить-то не может как следует, где ей за себя постоять… Майечку жалко — весь день проплакала.
И папа отозвался:
— Развелось невесть кого, хоть ребенка не пускай на улицу.
Павлик подумал — и положил на ночь под подушку свое лучшее ружье. Оно, правда, стреляет белыми шариками, зато бахает, как настоящее в телевизоре.
И, как выяснилось, правильно сделал.
Павлик с открытым окошком спит. На улице тепло, а папа верит в закалку. Ночью со двора раздался сигнальный лай. Гав-гав — пауза — гав! Павлик сразу проснулся, подбежал к окну. Так и есть, сидит под фонарем посреди газона Волчок — одно ухо вверх, другое вниз. И хвостом условленный сигнал подает: бери оружие.
Павлик взял ружье, ухватил табуретку и отправился к наружной двери. Удалось ни одного угла не задеть и в коридоре ничем ни обо что не стукнуть. Влез на табуретку, отпер замок, открыл дверь. Волчок уже под дверью крутится в нетерпении, когтями постукивает. Как он умудряется дверь в подъезд открывать, никто не знает. Впрочем, никто не знает, что он ее открывает.
Павлик табуретку наружу переставил, влез на нее опять, закрыл дверь, запер замок и ключ к себе в кармашек спрятал. А то столько кругом всяких развелось — хоть не оставляй родителей одних. Вот только вопрос: куда теперь девать табуретку?