Лунный синдром (сборник)
Шрифт:
И, я думаю, каждый, кто держал в руках подобную прессу, внутренне действительно стремился туда, куда указывали разукрашенные направляющие.
Некоторые читающие были сосредоточенны и внимательны, боясь, вероятно, пропустить мельчайшие детали, другие, наоборот, мечтательно одурманенные животрепещущими картинками светской жизни, благостно улыбались, забываясь и теряя ощущение реальности. Реальности нахождения в обществе пассажиров автобуса.
Вообще я давно заметил: когда люди скапливаются где-либо в большом количестве, они всегда теряют свою естественность. Но каждый по-своему. В некоторых начинает
Но зачем? Что он пытается изобразить из себя? О чём думает и к чему стремится? И что при этом испытывает?
Впрочем, какая разница. Всё это вряд ли имеет смысл… — думал я, глядя на залитый дождём город.
К тому моменту, когда я уже подъезжал к нужной мне остановке, в автобусе образовалась жуткая давка и чуть не случилась драка. Какой-то даме другая дама, помоложе, вылила за шиворот холодного дождя с зонта. Поднялся визг и ругань. Смотреть на это было мерзко. Я протиснулся к выходу и выскочил пробкой из почти закрывшихся дверей.
Мы встретились с Бурковым у входа в кафе с символическим названием «Белочка». Сели за столик у окна. Сразу взяли маленький графин водки и одну на двоих порцию «Селёдочки по-царски» с картошкой и луком. В дополнение к закуске я заказал любимый мною вишнёвый сок.
Бурков тут же закурил и мрачно уставился в окно. Я тоже достал сигарету, но курить не стал. Положил перед собой.
— Льёт с утра, а я, представляешь, ботиночки летние надел, — улыбнулся я и вытянул из-под стола ногу, демонстрируя мокрую вдрызг обувь.
Бурков не среагировал никак. Словно я обратился не к лучшему другу, а к какому-нибудь незнакомому цзен-буддисту в токийском метро.
— Что случилось?
Он опять промолчал. Таким мрачным я видел его крайне редко. А может быть, вообще никогда не видел.
— Ну что? Работает? — спросил я.
— Работает, — наконец отозвался Бурков и опять не уделил мне ни капли внимания, — наливай…
Я наполнил рюмки, и мы, не чокаясь, выпили. Холодная водка сначала обожгла горло и внутренности, а затем, спустя мгновенье, разлилась в желудке тёплым воском. Сигаретный дым тончайшей тканью качался на высоте полуметра от стола. Дождь за окном стал ещё сильнее, так что другая сторона улицы оказалась теперь туманной и совсем неразличимой.
Я взял со стола сигарету, с наслаждением прикурил и выпустил медленно дым, так, чтобы он, словно сказочный спрут, впутался в водоросли сизых волокон над нами.
— Так в чём дело, приятель? Чего ты не рад, если всё работает? — я был слегка растерян.
Прибор, над которым бился мой друг последние пять лет, наконец-то оправдал ожидания. Это должно было вызвать, на мой взгляд, совершенно иную эмоцию, нежели ту, что я наблюдал сейчас.
Он тяжело взглянул на меня, тягостно выдохнул дым, и ответил:
— Мы не понимаем мир, в котором живём.
Ничего удивительного в его словах, в общем-то, не было. Философская грусть, не больше, но произнёс он это так невыразимо
«Водка палёная!» — мелькнула у меня догадка. Но я спросил:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мы вовсе не те, кем себя считаем.
— То есть?
— Люди. Человечество… Мы вовсе не венец творения, как многие считают. Мы — пешки. Муравьи, бороздящие огромный, титанический муравейник, который и увидеть-то не в состоянии. Не в состоянии осознать.
Он смотрел на меня сумасшедшими, полными отчаяния глазами. Было в его взгляде что-то доселе мне в нём не открывавшееся. Я вдруг заметил, что и внешне Бурков изменился. Щёки его впали, под глазами наметились тёмные круги. И черты его, давно мне знакомые, также претерпели неуловимые трагические перемены. Я вдруг понял, что он как будто постарел на несколько лет, но не внешне. Внутренне.
— Подожди-ка, успокойся, — начал я, — это всё не ново. Такие теории…
— Я всё видел сам! — перебил он меня, — Я видел всё!
— Что — всё? — я совершенно не понимал, о чём он.
— Всё это! — он мрачно окинул взглядом окружающий мир. Полупустое кафе, люди под зонтами, машины, дождь. Всё текло своим порядком. И люди, и дождь, и в то же время что-то было не так.
— Ты можешь подробнее рассказать? Я тебя не понимаю.
— И не поймёшь. Это надо видеть!
— Ну, так покажи, — улыбнулся я примирительно, надеясь успокоить и себя. Вывести из чудовищного состояния мрачной подавленности. Я ещё раз подумал, что, может, водка так на меня подействовала. Или Бурков начал излучать тяжёлый пессимизм? Хотя пессимизмом я заразился, пока ехал на встречу.
Женя Бурков молча уставился в мои глаза, и смотрел долго и внимательно. Мне опять стало не по себе.
— Я, знаешь, не хочу тебе жизнь портить. Незнание в этом случае — благо, — изрёк он наконец.
«А может, он обглотался чего? — подумал я, — Обожрался с ночи грибов, или ещё какой дряни, ну и сглючило человека, с кем не бывает? Вот и несёт всякий бред?»
— Давай выпьем? — предложил я, и тут же налил.
Мы выпили. В кафе вошли ещё два посетителя. Оба в широкополых шляпах и тёмных плащах. Точно как два шпиона из старой голливудской киноленты. Почему-то я задержал на них взгляд. Было в их облике что-то нелепое. Вычурное и неподобающее окружающей обстановке. Один из них внимательно посмотрел в нашу сторону и медленно отвернулся. Они прошли к дальнему столику у стены и сели друг против друга.
— Вон, смотри, какие кенты бывают, — кивнул я в сторону новых посетителей.
Бурков медленно перевёл взгляд на странную парочку. Побледнел. Быстро отвернулся, и, налив себе водки, выпил, словно забыв, что он в компании друга.
— Ты чего? — спросил я.
— Ничего, — тихо ответил он.
— А… я понял, — это, наверное, за тобой шпионят? — я хотел разрядить обстановку и заговорщицки ему подмигнул. Но он моего юмора не оценил.
— Зря я туда полез. Вообще всё зря! — выдал он как-то обречённо, — Человеку лучше не знать таких вещей.