Лунный свет
Шрифт:
Остин изо всех сил старался заставить ее взглянуть на ситуацию всерьез.
– Я знаю это, – спокойно ответила она. – Я не совершенно наивна. Кем еще может быть тот, кто уплывает на полгода на корабле в поисках удачи? Любой может стать моряком, если ему это по плечу. Я поняла это, когда моряки привезли Адриана и сказали, что должны вернуться, чтобы задержать контрабандиста. Но если вас не было на борту, как вас можно арестовать?
Остин слушал эту речь, переходя от изумления к веселью и облегчению. Она восхитительно наивна, но далеко не глупа.
– Говорил я вам когда-нибудь, как
Обри чуть не упала от потрясения и бросила на него недоверчивый взгляд в поисках издевки. Полуночные глаза смотрели без насмешки, и их сияние прожгло дорогу к ее сердцу. Она сглотнула и принялась лихорадочно искать ответ.
– Вы озадачиваете меня, – пробормотала она, глядя в сторону.
– Нет, – твердо ответил Остин. – Осмелюсь сказать, что полюбил вас с первого момента, как увидел. Не могу понять, почему я свалял такого дурака и пригласил на танец зеленую девчонку. Но я никогда всерьез не задумывался об этом, пока вы не прислали той злополучной посылки с вашими волосами. Я почти умер. Я был уверен, что вы совершили что-то ужасное. Отправились на корабле в Индию, или на верблюде на Восток, или Господь знает что. Я должен бы высечь вас за то, что вы так меня напугали, но не уверен, что еще имею на это право. Я хотел дождаться момента, когда получу право просить вас стать моей женой… Я не богат, Обри, но аббатство отстраивают за мои деньги, а не за ваши. Все, чего я хочу – чтобы вы могли отложить ваши деньги в фонд для ваших детей. Сейчас вы знаете обо мне худшее, Обри. Хотите ли вы быть моей женой?
Пока он говорил, она медленно укладывала котят в корзину одного за другим, и кошка оставила свое место, чтобы последовать за ними. Обри раздумывала над словами, которые никогда не чаяла услышать, и не верила, что слышит теперь. Многое оставалось невысказанным, многое нужно было объяснить, но почему-то ничто из этого больше не казалось важным. Он просил ее верить ему, а она любила его слишком сильно, чтобы отказать. Если она не поверит ему, она никогда никому и ничему не сможет больше поверить.
Наконец она посмотрела ему в глаза. Когда-то она хотела услышать, как он попросит ее стать его женой, и сейчас ей было интересно, как же он это делает. Никогда не представляла, что это может случиться на конюшне, в соломе, но хотела запомнить этот миг. Казалось, его глаза не видят ничего, кроме нее, она улыбнулась при виде этой одержимости.
– Я никогда не переставала хотеть быть вашей женой, Остин, но я хочу быть женой, которая всегда с вами рядом. – Она быстро опустила голову и посмотрела на свои руки. – Я знаю, что слишком молода, и у меня нет опыта, который вы предпочитаете в женщине, но я хочу учиться. Остин, я…
Прежде чем она смогла продолжить, Остин встал перед ней на колени и обнял, заставив ее поднять голову и встретиться с ним взглядом.
– Не говорите мне, что мне нравится, – яростно прошептал он. – Я хочу вас и никого другого.
Руки Обри обвили его шею, и когда он, наконец, обнял ее так, как ей хотелось, слезы наполнили ее глаза. Она чувствовала голод его поцелуев, но также и любовь, и желание, и она отвечала полной мерой. Ее пальцы приникли к отвердевшим мышцам на его спине, когда он крепче прижал
– Я так давно люблю вас, Остин, – бессвязно прошептала она, когда его губы оторвались от ее губ и последовали дальше, целуя щеки и волосы. – Иногда я думала, что вы даже не знаете, что я существую.
– Глупышка.
Он нырнул рукой в ее спутавшиеся волосы и откинул ей голову назад. Его улыбка омывала ее лицо, пока он смотрел на нее.
– Зная все, что я сделал, вы все еще согласны быть моей женой?
Обри улыбнулась его сомнениям.
– Пока смерть не разлучит нас, милорд, а может быть, и позже. Я бываю очень упрямой, когда что-то приходит мне в голову.
Остин усмехнулся, но затем посерьезнел.
– Очень возможно, что я найду свой конец в Тауэре, моя любовь. Пока я не улажу дела с вашим отцом, вам, возможно, лучше будет остаться здесь с вашей тетей. Я не боюсь тюрьмы, но не хочу втягивать вас в еще один скандал.
– Как вы собираетесь убедить моего отца порвать ордер на ваш арест – это ваше дело, но хочу ли я рисковать скандалом или нет – это мое дело. Вы уже предупреждали меня, чтобы я не вмешивалась в ваши дела, но, кажется, я имею такое же право протестовать, если из-за этого вы отсылаете меня прочь от себя, – напомнила она ему.
Остин поднялся и помог ей встать на ноги. Он держал ее, боясь отпустить.
– Возможно, нам удастся прийти к пониманию. С этой минуты мы ничего не будем друг от друга скрывать, предоставляя каждому принимать самостоятельные решения, основанные на знании всех фактов. Договорились?
– Договорились. – Осмелев, Обри коснулась пальцами его загорелого лица и погладила вздувшиеся желваки на скулах. От ее прикосновения они расслабились, и она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. – А теперь не хотите ли сообщить все факты?
– Ведьма. – Остин схватил ее и крепко расцеловал, прежде чем опустить на землю. – Давайте поищем для разговора местечко потеплее. Ваш нос скоро станет изумительного голубого оттенка, если мы не поспешим.
Она показала ему язык и, подняв юбки, побежала к дому, уверенно ступая по расшатанным камням садовой дорожки. Остин задержался, закрывая конюшню, и догнал ее, когда они уже почти добрались до дома. Ее смех возродил его надежды сильнее, чем слова страсти. Слова могут солгать, но смех идет от души. Он взял ее на руки и пронес мимо пораженного лакея в их покой.
Была уже глубокая ночь, когда Обри узнала все факты о конфискации корабля Остина и его отчаянно смелом похищении из-под носа у моряков. Теперь, когда исчезло главное доказательство, арест становился сомнительным, но Остин опасался худшего, несмотря на то, что у него еще было время найти с герцогом общий язык.
Хит с беспокойством смотрел на темные круги под глазами Обри. Он не решался идти с ней в постель, пока она не поймет всю глубину проблемы. Если, как она говорит, она не беременна, было бы лучше, чтобы им вообще не предоставлялось такого шанса. Обри может решить, что может жить с рецидивистом, но их ребенок такого выбора лишен. Он уселся в кресло у камина, а Обри свернулась у него на коленях, сонно склонив голову ему на плечо.