Лунный вариант
Шрифт:
Советский проект проигрывал даже в мелочах. Конечно, мелочами это смотрелось со стороны – тем, кто был вынужден ощущать все прелести доведенной до реальности разработки на себе, так совсем не казалось. Особенно сейчас, в далеком космосе, а не в страхующей от окончательной беды тренажерной отработке. Одна из «мелочей» заключалась, например, в том, что космонавт, назначенный лунопроходцем, вынужден был попадать в посадочный модуль не напрямую, из корабля в корабль, а через открытый космос. Он должен был вначале перейти в надувную шлюзовую камеру, отсидеть там какое-то время, вплоть до нескольких часов, в целях осторожного привыкания к плавно снижающемуся давлению, потом распахнуть люк и, двигаясь вдоль борта «Зонда-9», аккуратно перебраться в посадочную капсулу, с легкой руки незабвенного Сергея Павловича Королева обозванную когда-то «Кузнечиком». Понятно, что переход космонавт обязался совершать в скафандре, который не
Несколько усложненной казалась система терморегуляции. Можно сказать, она состояла из двух запараллеленных систем. Одна, более простая, предназначалась для использования внутри «Кузнечика», когда космонавт являлся пилотом и пассажиром, другая – в условиях «прогулок» по естественному спутнику. Первая применяла для согревания человека принцип обыкновенной электрической грелки, разве что эта грелка покрывала тело и конечности равномерным коконом. Однако использовать столь же простое решение на Луне не получалось. Там на космонавта действовало еще и отстоящее на сто пятьдесят миллионов километров Солнце, и внешняя оболочка костюма нагревалась. Поэтому появлялась дополнительная задача – отвод и перераспределение тепла. Именно для этой цели использовалась куда более сложная система – специальные капилляры, пронизывающие скафандр по всей площади. В принципе, это являлось хорошим, уверенным копированием скафандров экипажей «Аполлонов», некой надстройкой над советской простотой. Почему же, следуя логике, ограничились именно этой, более серьезной и универсальной системой регуляции температуры? Оказывается, потому, что применение воды вело к испарениям во внешнее пространство. Для стерильной, неживой Луны это было абсолютно неопасно, десяток-другой литров пара все равно не создавал на ней предпосылок самозарождения жизни. Зато в условиях маленькой, перенасыщенной электроникой кабины «Кузнечика» в неисчислимое число раз повышалась вероятность замыканий.
Кроме такой «мелочи», как попадание в посадочный модуль через открытый космос, русский проект проигрывал Америке еще по нескольким параметрам. То, что на Луну садились не два, а всего лишь один космонавт – это и так понятно. Но, кроме того, посланник мог находиться на спутнике гораздо меньшее количество часов.
Однако не стоит сразу же скептически смотреть на СССР, как на недоразвитую державу, не будем забывать, что в описываемое время, впрочем, как и в теперешнее, больше ни одна страна из представленных на Земле полутора сотен не была способна даже на выброс человека в орбитальную окружность, а не то что на Луну. С этой точки обзора советские отличия от «Аполлона» смотрелись действительно мелочами. Разумеется, некоторые из амбициозных маршалов оценивали все происходящее только с точки зрения «догнать-перегнать», и потому для них эти «мелочи» не являлись таковыми. Вообще-то это было бы их личное дело, если бы они не заседали в Кремле.
Но они там заседали.
Глава 15
Соцсоревнование
– Знаешь, Владик, после «ухода в тень» самым большим шоком стала для меня встреча со снова живым Королевым, – рассказывал Волкову Гагарин. – Даже на какой-то миг появилось ощущение, что все происходящее нереально. Если бы я был верующим, как предки, подумал бы, что угодил в рай. Ведь там встречаешься со всеми милыми сердцу умершими, так?
Советские космонавты, летящие в кабине «Зонда-9», вообще-то были ровесниками – разница в год. Однако Гагарин уверенно называл Владислава Николаевича Волкова Владиком, а тот его по отчеству. Это было естественно: даже в обществе, строящем коммунизм, наличествовала развитая иерархическая система. Однако более всего в данном случае воздействовала «аура» первого в мире космонавта. Этот обгон всех и вся автоматически выводил Гагарина за рамки обычного человека – подсознательно, а может быть, и сознательно все окружающие считали его небожителем.
– Представляешь, Владик, наш генеральный конструктор попал примерно в такую же ситуацию, как я.
– Зачем? – удивлялся бортинженер и второй пилот Волков. – Он ведь и так был засекречен донельзя. Я слышал, что его даже не отпустили получить Нобелевскую премию. В том плане, что шведы обещали дать ее человеку, обеспечившему достижение космоса. Но имя его наше правительство так и не рассекретило. Кстати, это правда? Про «Нобелевку» я имею в виду?
– Абсолютная истина, – ответствовал Гагарин. – Мне ее сам Сергей Павлович поведал. Теперь ведь стало можно. Мы же с ним оба переселились в «потусторонний мир». Так вот, в случае Королева все оказалось связано с выбором дальнейшего пути развития космонавтики. Оказывается, той степени секретности, что имелась, – недостаточно. В смысле для внешнего мира – в самый раз. Ведь американцы так и не узнали, кто является Генеральным конструктором. Но вот получилось так, что Сергея Павловича необходимо засекретить еще и от большинства коллег.
– Зачем? – снова спрашивал космонавт Волков.
– А вот сейчас объясню, – говорил Гагарин, стараясь меньше жестикулировать, ибо вокруг была невесомость и неосторожное движение могло заставить тело совершить непредусмотренный загодя трюк. – Ты ведь понимаешь, что мы даже в настоящее время не достигли паритета с Западом по львиному числу параметров?
– Ну почему же. По вооружению, наверное, уже почти.
– Не надо сыпать штампы, Владик. Ты же не на митинге, – поддел напарника Гагарин. – Сам знаешь, в общем это покуда не так. Хотя в некоторых областях имеются достижения. А в ракетах и космосе – однозначные. Однако понимаешь, Владислав Николаевич, я был на Западе… Да и на Востоке тоже. Теперь могу хоть чуточку сравнивать. Нам до них еще ой как далеко. Хотя, понимаю, я наблюдал витрину. Никто меня ни в какие гетто и резервации не возил. Так, приукрашенная столичная позолота. Но она впечатляет, скажу тебе. И, кстати, не ради контрпропаганды, а для фиксации факта. Люди там, как ни странно, несмотря на всю эту сверкающую дребедень, ничуть не лучше наших. Да, наверное, даже хуже. В том плане, что не умней и совсем не здоровей, а что не счастливей – это однозначно. Из-за этого, кстати, я начал сомневаться в нашем главном постулате.
– Это каком же?
– В том, что в царстве коммунизма людям будет жить веселее.
– Ну, Юрий Алексеевич. Вы же с Западом не сравнивайте…
– С «загнивающим», – вставил Гагарин со своей неизменной улыбочкой.
– Да пусть будет «процветающим», какая к черту разница, – пожал плечами Волков. – Так вот, с Западом не стоит сравнивать потому, что каждый из их индивидов, даже несмотря на теперешнее преуспевание, абсолютно не уверен в завтрашнем дне. Он все время вокруг видит тех, кто уже свалился в клоаку, не выдержав гонки за сладкой жизнью. Так что все дело в уверенности, в подстраховке будущего. И, кстати, даже если это самое будущее штука нереальная, то есть является одним из бесчисленных вариантов, к тому же самым маловероятным. Тем не менее, если в него верят, оно протягивает руку помощи сверху.
– Молодец, Владислав, тебе бы пойти служить по линии политотдела, – похвалил Гагарин. – Но мы вообще-то не об этом. Я ж тебе хотел поведать о Сергее Павловиче.
– Я весь внимание.
– Так вот. Оказывается, несмотря на наше братство и сплоченность в достижении общей цели, в некоторых областях деятельности все несколько не так. Понимаешь, к решению конкретных задач можно пройти разными путями. И все бы получалось хорошо, если бы ресурсы были неограниченны. Имеются в виду не чисто природные – может быть, тех и вволю. Но есть еще производственные, да и, так сказать, мозговые.
– Это как? – спросил летчик-космонавт Волков. – Вроде бы возможности человека в развитии не имеют предела.
– Уймись, пропагандист, – отмахнулся Гагарин. – В данный, конкретный момент все равно имеют. Тем более в определенной области. Страна способна выучить сколько-то там десятков тысяч инженеров, столько-то академиков. И причем, по возможности, охватить все области. Надо и про агрономию не забывать, и про детские сады. И, получается, ограничение есть. Но мы сейчас с тобой не об агрономии, мы о ракетно-конструкторских делах. Так вот, столько-то там тысяч человек могут заниматься изобретением космических аппаратов. Их много, для управления такой массой нужно создать иерархическую структуру. Во главе ставится самый умный, лучше – гениальный. Однако этих умных тоже не один-два. Хуже того: поскольку они гении, а будущее многогранно, каждый из них видит какой-то из вариантов. И каждый считает свой вариант достижения цели самым перспективным.