Лунный зверь
Шрифт:
Через несколько дней О-ха тем не менее ощутила, что Камио немного ревнует ее к детенышам, которым она отдает столько забот. Но тут она ничего не могла поделать. Его присутствие по-прежнему заставляло ее настораживаться, хотя разум подсказывал ей, что это глупо, однако Камио был терпелив и не пытался выяснять отношения, вероятно решив, что со временем все наладится само собой.
Лисята росли не по дням, а по часам. Двух недель от роду они начали видеть и слышать, хотя и плохо. Теперь их глазенки поблескивали на мордочках веселыми голубыми огоньками. Лисята беспрестанно повизгивали и скулили, а вскоре начали копошиться на дне машины, хотя слабые
Настала пора, и О-ха принялась обучать детенышей всему, что знала сама, — она вела с ними долгие беседы об истории лисиного племени, его верованиях и традициях, рассказывала об окрестных полях и дорогах, ручейках и источниках. Впрочем, местность в последнее время менялась на глазах, и каждый день Камио, вернувшись с промысла, сообщал ей о новых переменах. Лисят она назвала О-миц, А-кам и А-сак. Мех у А-кама был необычно темный, над правой бровью О-миц пролегала узенькая белая полоска, а А-сак, к великому удивлению родителей, оказался альбиносом — белоснежным, с красными глазами. О-ха и Камио слыхали об альбиносах, но, конечно, и думать не думали, что у них может появиться такой детеныш. Оба переживали — ведь сын их, издалека заметный всем врагам, обречен на существование, полное не только насмешек, но и опасностей.
— Зато зимой, на снегу, ему будет лучше всех, — постоянно твердил Камио, словно это пустяковое преимущество искупало все трудности, с которыми придется столкнуться белому лисенку.
Сначала малыши только пищали и хныкали, но вскоре начали повторять за родителями отдельные слова, а потом и целые фразы. О-миц все схватывала на лету, а А-сак оказался молчуном, и трудно было понять — то ли он туго соображает, то ли погружен в свои раздумья. Вечно он самым последним замечал, что на землю выполз вкусный червяк. Однажды, уставившись на тучу, что проплывала по небу, он заявил:
— Пес. Пес.
Камио, который сидел рядом, поднял голову, увидел взлохмаченную темную тучу и поправил сына:
— Нет, А-сак. Какой же это пес? Это туча. Скажи «туча».
Но лисенок упрямо тряхнул белой головенкой и настойчиво повторил:
— Пес. Пес.
Камио вновь взглянул на небо. В самом деде, и в очертаниях, и в движениях, и даже в хмуром выражении этой тучи было что-то собачье. Лис невольно вздрогнул.
— Знаешь, в какое-то мгновение я явственно увидал в небе собаку, — рассказывал он после О-ха. — Страшенную собаку — черную, лохматую, с острыми зубами, злобными глазами. С чего бы это?
— Может, это был собачий дух? — предположила лисица.
Камио покачал головой:
— Нет, вряд ли. Скорее это наш А-сак своим воображением превратил тучу в собаку.
— Не пори чушь, — перебила О-ха и перевела разговор на другое.
Мысль о том, что один из ее лисят обладает необъяснимыми, загадочными способностями, вовсе не радовала лисицу. Ей хотелось, чтобы ее дети были нормальными, обычными лисами, такими, как все.
В другой раз, во время засухи, которая тянулась уже несколько недель, А-сак пробормотал перед сном:
— Будет дождь, О-ха.
Озадаченная лисица вылезла из машины и взглянула в небо, голубевшее над грудами железного лома. Нигде не видать ни облачка. Она принюхалась, но ноздри ее наполнил лишь запах пыли и пересохшей земли. Никаких признаков дождя. И ветер стих.
— Глупости, — побормотала она. — Болтает, сам не зная что.
Однако ночью с неба обрушились потоки воды, между кучами хлама забурлили мутные ручейки. Ливень грохотал по металлу, в несколько минут все жестянки и банки, какие только были на свалке, доверху наполнились водой. Как же ее лисенку удалось почувствовать приближение дождя, недоумевала О-ха. Возможно, он наделен особо острой восприимчивостью и ему открыто то, что недоступно другим, менее чутким лисам, таким как она сама и Камио? Значит, его обоняние и слух развиты сильнее, чем у всех остальных? А вдруг он обладает какой-то темной силой, чудесной… или чудовищной? Лисица содрогнулась, отгоняя от себя подобные размышления. Так можно напридумывать всяких ужасов, решила она.
Лисята день ото дня увереннее двигались и бойчее болтали. Теперь О-ха и Камио разговаривали друг с другом куда больше, чем прежде. Между ними росло теплое чувство, и оба знали — их связывает не только боязнь одиночества и не только желание иметь рядом кого-то, на чью помощь и поддержку можно рассчитывать.
— Дети наши удались на славу, Камио, — как-то вечером заметила лисица.
Малыши возились на земле около машины. Они начали взрослеть, мордочки их вытягивались, круглые ушки заострялись, а тоненькие хвостики становились пушистыми и пышными.
— Да, — откликнулся Камио. — Жаль только, что они так быстро растут, правда?
О-ха покачала головой:
— Тут уж ничего не поделаешь. Такова жизнь. Я бы тоже хотела, чтобы они подольше оставались маленькими, но это невозможно.
Лисята тем временем подняли кутерьму.
— Вы двое, бегите! — командовала О-миц. — Я буду за вами охотиться, догоню, сцапаю и съем. Нет, нет, погодите, сперва я спрячусь вон за той штуковиной!
Минуту спустя раздался обиженный визг:
— Так нечестно! Ты подкрался сзади!
До родителей донесся рассудительный голос А-сака:
— Почему это нечестно, О-миц? На то и охота, чтобы подкрадываться! Ты что думаешь, добыча будет сидеть и ждать, пока ты ее поймаешь? Головой надо работать, поняла, дуреха? Ты должна угадать, что задумала добыча, и перехитрить ее!
— Какой он глупый, этот А-сак, да, А-кам?
— Не знаю, — пробурчал А-кам. — Я занят. Муху поймал.
— Где она, где? — всполошилась О-миц.
— Улетела. Я же раскрыл рот.
— И еще зовут меня глупым, — торжествовал А-сак. — Да вам вдвоем и улитку не поймать, не то что кролика. Ой, недоумки, смотрите лучше, как я…
Целыми днями они играли, ссорились, спорили, порой разрешая недоразумения при помощи зубов. Однажды, когда лисята возились, кувыркаясь и перепрыгивая друг через друга, А-кам угодил в какую-то дырку, которая оказалась трубой с загнутым концом. Только через несколько часов О-ха и Камио сообразили, как им перевернуть трубу и вытащить незадачливого лисенка. Тревога за жизнь детеныша — ведь не освободи они А-кама, он умер бы с голоду, — сблизила их еще больше. В тот день обоих посетила одна и та же мысль: смерть неотступно крадется за ними по пятам, точно так же, как они сами крадутся за своей добычей. В другой раз их заставил поволноваться А-сак — он пропал на целый день. После долгих поисков родители обнаружили беглеца за пределами свалки, в обществе матерого шалопута.