Луны Юпитера (сборник)
Шрифт:
Морган орал, чтобы Брайан убирался вон.
– Прочь из города… со мной шутки плохи… не вздумай ждать до завтра, если не хочешь, чтобы я тебе задницу раскроил! Вот отсюда! – Тесак красноречиво указал на дверь.
Устремившись к выходу, Брайан то ли нарочно, то ли случайно дразняще вильнул бедрами. От такого зрелища Морган взвыл и ринулся за ним, картинно размахивая тесаком. Брайан побежал, Морган следом, Айрин заверещала и схватилась за живот. Морган не смог далеко убежать – для этого он был слишком грузен, да и для метания тесака тоже. Герб наблюдал с порога. Очень скоро Морган вернулся и швырнул тесак на стол.
– Живо за работу! Нечего таращиться! Вам не за это деньги платят! А ты чего развопилась? – Он пристально посмотрел на Айрин.
– Я ничего, – оробела Айрин.
– Если рожать собралась – выметайся.
– Нет, нет.
– Смотри у меня!
Мы вернулись
– А Глэдис где? – вполголоса спросила я.
– Силы восстанавливает, – сказала Марджори.
Она тоже говорила тише обычного, а выражение «силы восстанавливает» было не из разряда тех, что употребляли они с сестрой. Оно было с издевкой выбрано специально для Глэдис.
Сестры не желали рассказывать, что произошло, опасаясь возвращения Моргана и неминуемого увольнения за сплетни. Хорошие работницы, они все равно этого боялись. А кроме того, они ничего и не видели. И наверное, злились, что не сумели подглядеть. Мне удалось вытянуть из них лишь то, что Брайан, подкараулив Глэдис при выходе из помывочной, то ли сделал, то ли показал ей нечто такое, от чего она взвизгнула и закатила истерику.
Теперь у нее, видать, снова нервишки сдадут, сказали они. А этот из города уберется. Скатертью дорожка обоим.
У меня сохранилась фотография, сделанная в «Индюшкином дворе» в сочельник. Снимали камерой со вспышкой – кто-то позволил себе такую дорогущую штуку в честь скорого Рождества. Думаю, Айрин. А фотографировал, по всей вероятности, Герб Эббот. Ему не страшно было доверить любое новшество – он либо знал, как им пользоваться, либо схватывал на лету, а камеры со вспышкой появились совсем недавно. Снимок сделали часов в десять вечера, когда Герб и Морджи доставили клиентам последний заказ, а мы уже вымыли столешницы и отдраили щетками и ветошью бетонный пол. Вслед за тем, сняв задрызганные кровью халаты и толстые свитера, все переместились в каморку под названием «закусочная», где были стол и обогреватель. Конечно, мы оставались в рабочей одежде: в комбинезонах и рубашках. Мужчины – в кепках, женщины – в повязанных на манер военного времени косынках. Я на этом снимке получилась радостной и приветливой толстушкой – сейчас узнаю себя с трудом: не помню, чтобы я такой была или притворялась; нипочем не скажешь, что мне всего четырнадцать. Айрин, единственная из всех, сняла косынку, распустив длинные рыжие волосы. Она выглядывает из-за этой гривы с кротким, доступным, зазывным видом, который, возможно, соответствовал ее репутации, но, по моим воспоминаниям, не имел ничего общего с действительностью. Да, фотокамера принадлежала ей: Айрин позирует старательней, чем другие. Марджори и Лили, как положено, улыбаются в объектив, но улыбки у них кислые и натянутые. В косынках, скрывающих волосы, да еще с такими фигурами, в бесформенной спецодежде, они смахивают на разбитных, но запальчивых мастеровых. Даже косынки смотрятся на них нелепо: кепки подошли бы лучше. Генри в прекрасном расположении духа, счастлив, что работает в бригаде, улыбается и выглядит лет на двадцать моложе своего возраста. Следующий – Морджи с видом побитой собачонки, не проникшийся радостью момента, и, наконец, Морган: краснолицый, важный и довольный. Только что каждый из нас получил от него премию: индейку. У всех этих тушек не хватает ноги или крылышка, да к тому же у некоторых заметно какое-нибудь уродство, так что вид не товарный, за полную стоимость такое не продать. Но Морган долго нас убеждал, что именно у бракованной птицы зачастую бывает самое нежное мясо, и показал, что сам несет домой именно такую.
У каждого из нас в руках кружка или большая, грубая фаянсовая чашка, в которой вовсе не чай, а виски. Морган и Генри прикладывались с обеда. Лили и Марджори попросили совсем капельку, только сочельник отметить, да и потом, они с утра на ногах. Айрин говорит, что у нее тоже ноги зудят, но ей можно и не капельку. Герб плеснул щедрую порцию не только себе, но и обеим сестрам, и те не возражают. Нам с Морджи он налил совсем чуть-чуть да еще разбавил кока-колой. Я впервые в жизни пробую алкоголь; в результате у меня складывается стойкое убеждение, что ржаной виски с кока-колой – это стандартный напиток, который я потом заказывала для себя много лет, пока не заметила, что другим он нисколько не интересен, а меня от него тошнит. Правда, в тот раз меня
Мне не нужно видеть на снимке Герба, чтобы вспомнить, как он выглядел. Если, конечно, он выглядел как обычно, именно так, как на работе в «Индюшкином дворе» или во время наших редких встреч на улице, то есть во всех случаях, кроме одного.
Он был сам не свой, когда Морган напустился на Брайана, и после, когда Брайан бежал по дороге. Что в нем изменилось? Пытаюсь вспомнить, ведь я не сводила с него глаз. Разница была невелика. Лицо как-то смягчилось и отяжелело; если бы от меня потребовалось точное описание, я бы сказала, что лицо Герба исказилось стыдом. Но за что ему могло быть стыдно? За Брайана с его выходками? Не поздновато ли – разве Брайан хоть когда-нибудь вел себя иначе? За Моргана, который лютовал, как в фарсе? Или за себя, который славился умением пресекать любые стычки, а тут спасовал? Или за то, что он не вступился за Брайана? Но рассчитывал ли хоть кто-нибудь из нас, что Герб кинется его защищать?
Меня и в то время мучили эти вопросы. Впоследствии, получше узнав жизнь или по крайней мере ее интимную сторону, я решила, что Брайан с Гербом все же были любовниками, а Глэдис претендовала на внимание Герба, потому-то Брайан и решил ее проучить – возможно даже, при попустительстве и с молчаливого согласия Герба. Неужели правда, что такие люди, как Герб, достойные, сдержанные, уважаемые люди, зачастую выбирают для себя таких, как Брайан, и растрачивают свою беспомощную любовь на какое-нибудь злобное, глупое ничтожество, которое даже не назовешь исчадьем ада или чудовищем, а скажешь – назойливая муха? Я пришла к выводу, что Герб, мягкий и заботливый, на самом деле решил нам отомстить руками Брайна, отомстить не только Глэдис, но всем нам, и лицо его – а я не сводила с него глаз – выражало первобытное злорадное презрение. Но и стыд тоже, стыд за Брайана, и за себя, и за Глэдис, и в какой-то мере за каждую из нас. Стыд за каждую из нас, но это пришло мне в голову не сразу.
А еще позже я отмела и этот вывод. Я дошла до того этапа, на котором отметаются все выводы, не основанные на знании. Сейчас мне достаточно вспоминать лицо Герба, исказившееся тем особым выражением; достаточно вспоминать, как паясничал Брайан в тени достоинства Герба, как я сама сверлила Герба изумленным взглядом, надеясь, если получится, поймать его на удочку, а потом съехаться с ним и остаться рядом. Какой же привлекательной, какой манящей видится перспектива близости с тем, кто непременно откажет. Для меня до сих пор не утратили притягательности мужчины такого типа, от которых многого ждешь, а потом неизбежно упираешься в глухую стену. Мне до сих пор хочется кое-что для себя уяснить. Не факты, нет. И не теории.
А тогда, после некоторых раздумий, у меня возникло желание что-нибудь сказать Гербу. Подсев к нему, пока общая беседа еще не заглушала слов, я улучила момент, когда он не говорил сам и не слушал другого.
– Жаль, что вашему другу пришлось уехать.
– Ничего страшного.
Герб ответил с добродушной насмешкой, которая отбила у меня всякую охоту соваться в его личную жизнь. Он видел меня насквозь. Наверняка он не был обделен женским вниманием. И умел ставить заслон.
Лили еще немного подпила и стала рассказывать, как они с лучшей подругой (та давно от печени померла) однажды переоделись мужиками и отправились в пивную, чтобы проникнуть на мужскую половину, за дверь с надписью «Только для мужчин», – хотели поглядеть, как там и что. Сели в уголке, по сторонам зыркают, ушки на макушке – никто ничего не заподозрил, да только вскоре возникла небольшая загвоздка.
– Куда, спрашивается, нам было по нужде сходить? Пойдешь на другую половину и прямиком в женскую уборную – мало не покажется. Пойдешь в мужскую – кто-нибудь, неровен час, заметит, что мы не так оправляемся. Но пиво-то наружу просится, черт бы его подрал!
– Чего только по молодости лет не бывает! – сказала Марджори.
Тут нам с Морджи со всех сторон начали давать советы. Говорили, чтобы мы своего не упускали, пока молоды. Говорили, чтобы держались от греха подальше. Говорили, что все когда-то были молоды. А Герб сказал, что мы тут здорово сработались и потрудились на славу, но он рискует навлечь на себя гнев мужей, если сейчас же не отправит женщин по домам. Марджори и Лили выразили равнодушие к мнениям своих мужей; Айрин заявила, что она-то своего любит и пусть никто не верит, будто его на аркане приволокли из Детройта, чтоб на ней женить, – это просто злые языки болтают. Генри сказал: покуда силы есть – живи да радуйся. Морган с чувством пожелал всем счастливого Рождества.