Лужайки, где пляшут скворечники (сборник)
Шрифт:
Братишка стоял перед Ниткой — голова ниже плеч. Волосы закрыли все лицо. Он переминался и кулаками заталкивал матроску под резинку на поясе.
— Перестань ежиться, — металлическим голосом потребовала Нитка. — Встань прямо!
Кей слегка поднял голову и обнял себя за плечи.
— Бродячая кошка, а не ребенок! На кого ты похож! Опять перемазался, как чертенок в камине!.. Где ты был? Я тебе что говорила? Если будешь еще болтаться неизвестно где, получишь о-пле-уху!.. Ну-ка, опусти руки! Кому сказала!..
Кей прижал локти к бокам, вцепился в кромки трусиков, зажмурился. Потом приоткрыл один глаз.
«Если ударит, сразу дам ей по шее», — с отважным обмиранием подумал Тём. Результат мог быть плачевным: Нитка Назарова не из тех, кто позволяет безнаказанно давать себе по шее. Но Тём держал у груди мятый, истекающий соком кулек с клубникой, и подарил ему этот кулек малыш Кей, и как можно допустить, чтобы этого малыша кто-то лупил на глазах у Тёма! Пускай хоть самая родная сестра!
К счастью, сестра не дала брату обещанной «о-пле-ухи». Из кармана таких же, как у Тёма джинсов — истертых и обрезанных выше колен — она достала платок, помусолила его и принялась оттирать у Кея щеки и локти.
— Трубочист! Сейчас же иди к умывальнику и отмывай все черные места! А потом отправляйся в палату и жди меня там, я дам тебе чистую рубашку… чучело…
Кей виновато глянул на Тёма и, чуть косолапя, ушел с лужайки. И тогда Тём удостоился внимания Нитки.
— А ты чего глядишь? Не видел, как воспитывают обормотов дошкольного возраста? — Это она не сердито, а, скорее, с усталостью.
Тём честно сказал:
— Я боялся, что ты его ударишь.
— Я?! Его?! О, Боже мой… Да я его только раз в жизни отшлепала, да и то с перепугу…
— С какого? — спросил Артем. Было почему-то неловко обрывать разговор.
— С какого перепугу? Он весной удрал из детского сада. И на соседнем дворе забрался в пустую голубятню. В такой домик на столбах… Я прихожу за ним в садик, а там все на ушах стоят, в милицию звонят… Тём, я чуть не померла…
Так у нее вдруг доверчиво получилось: «Тём, я чуть не померла…» И Тём увидел, что она не строгая, а в самом деле уставшая.
У Тёма не было ни братьев, ни сестер, но он представил себя на месте Нитки, и… холодок по коже. Тут и правда помереть недолго.
— А что дальше?
— И тут какой-то дядька приходит, держит этого паршивца за руку и говорит: «Полез я голубятню чистить, а там этот гражданин свернулся калачиком и спит. Не ваш ли?» Ну, тут я заревела и надавала ему сумкой по штанам. Пустой, хозяйственной… А он хоть бы хныкнул. Только моргает глазищами… Я говорю: «Чего тебя туда понесло?» А он: «Потому что эта будка — как избушка на курьих ногах…»
— Ему, видать, эти избушки сильно нравятся… — Тём был доволен, что можно не кончать беседу. — Вот и в стихах он про них…
— Ты не знаешь! Он же целую сказку про них выдумал. Даже не сказку, а… прямо научную теорию. Будто такие избушки к бабкам Ягам попадают случайно. Будто бабки их крадут и угоняют, как цыгане лошадей…
— У кого?
— У какого-то кочевого племени, которое называется «бомзайцы». Или «бомзайчане»… Будто это племя живет за дальними сказочными лесами и полянами, в таких вот избах. И прямо в них кочует с места на место, целыми деревнями. И будто каждая собачья конура тоже с куриными ногами, их конур этих много, они ходят за избушками… А еще скворечники. Только не все, а те, в которых не захотели жить скворцы. Эти скворечники слезли с шестов и крыш и бегают за избушками и конурами, как цыплята за наседками. Я говорю: «А кто в них живет, если не скворцы?» А он: «У этих жителей еще не придумалось название…» Семи лет человеку нет, а уже всякие фантазии в голове. Что дальше будет?
— Дальше будет хорошо, — пообещал Тём. — Писателем сделается, станет фантастику сочинять, как Кир Булычев…
— Но сначала он сведет меня в могилу!
— Да что ты, Анита, — осторожно сказал Тём. — Он хороший. Только его понимать надо. Маленькие это любят. Вот смотри, он мне клубнику подарил за то, что я вчера над ним не смеялся… На… — И он протянул кулек.
Нитка глянула ему в лицо блестящими, как осколки синего блюдца, глазами и… взяла ягоду.
— Да бери еще!
Нитка взяла еще две.
Она и Тём неторопливо пошли вдоль забора. Тропинка была узкая, Тём сошел с нее. Сорняки хватали его за ноги, но он терпел, чтобы идти рядом с Ниткой. А ее беспокоило все то же:
— Думаешь, этот «писатель» умываться пошел? Опять усвистал куда-нибудь… Если бы он свои фантазии в нормальных местах сочинял, где все дети! А то ведь заберется в самую глушь и мечтает там. А потом — брык на бок и засыпает. Сразу! Такое у него свойство. И не докричишься… Его и Кеем назвали поэтому…
— Почему?
— Потому что он как тот Кей, который удрал со Снежной королевой. Надо обойти полземли, чтобы отыскать его…
— Тогда почему тебя не зовут Гердой?
— Пробовали. Но я… выпустила все когти. Я это имя терпеть не могу. Оно какое-то… «г-р», «г-р», будто камни во рту перекатываются.
— Анита лучше, — согласился Тём. Набрался смелости и добавил: — Даже «Нитка» и то лучше.
— Анита — испанское имя. Моя мама была на четверть испанка. По своему дедушке.
«Была… — отдалось в Тёме. — Была?!»
Нет, не отдалось. Это он сказал. Шепотом. И сразу испугался.
Нитка отозвалась тихо и просто:
— Ну да. Мама умерла в позапрошлом году. От сердца.
— Нитка… ты меня прости.
— Господи, да чего ты такого сказал? Спросил только…
Они вышли еще на одну лужайку — позади домика, где обитал малышовый отряд. Фанерное строение аж выгибалось наружу от веселого гвалта. Но на лужайке никого не было. На перекладине между столбом и высокой березой висели качели — широкая доска на канатах. Тём и Нитка поглядели друг на друга и… сели рядом на доску.