Лужок Черного Лебедя
Шрифт:
— Кто хапает чужие булки, должен за это расплатиться. Таков закон.
— У меня нет денег.
— Тогда думай, Тейлор, думай хорошенько. Как еще ты можешь мне заплатить?
— Я… — Ямочка на щеке. Бороздка над верхней губой бархатная от крохотных волосков. Губы — лепестки. Улыбка, похожая на крючок. Два отраженных меня глядят из глаз капризной газели. — Я… у меня в кармане есть пачка фруктовых леденцов. Но они все склеились. Тебе придется их разбивать камнем.
Чары развеялись. Стрела перестала упираться мне в горло.
Дон Мэдден, заскучав, полезла обратно на сиденье трактора.
— Что такое?
Она ответила взглядом, полным такого отвращения, словно я превратился в пару штанов-клеш на вешалке
О, как я хотел, чтобы стрела вернулась на место.
— Чего ты?
Дон Мэдден всунула пластинку мятной жвачки меж дивных губ.
— Я считаю до двадцати. Если к этому времени ты не уберешься с нашей земли, я скажу отчиму, что ты меня лапал. А если не уберешься к тому времени, как я досчитаю до тридцати, я скажу, что ты меня трогал, — ее язык словно облизал последнее слово. — Разрази меня гром, если не скажу.
— Но я до тебя даже не дотронулся!
— Мой отчим держит ружье на кухне. Ему ничего не стоит перепутать тебя с масеньким пуфыфтым зайчиком. Раз… Два… Три…
Верховая тропа забрела в бывший фруктовый сад. Колкий чертополох и пышная трава выросли мне по пояс, так что приходилось не столько идти, сколько пробираться вброд. Дон Мэдден не шла у меня из головы. Я ничего не понимал. Наверно, я ей в каком-то смысле нравлюсь. Она не отдала бы свою единственную булку первому попавшемуся мальчишке. А уж Дон Мэдден мне точно нравилась, тут сомнений не было. Но когда девочка тебе нравится, это опасно. Не то чтобы опасно, но, во всяком случае, непросто. И да, может быть опасно. Поначалу в школе задразнят до смерти. «У-у-у, жених и невеста!» — кричат они, если увидят, что кто-то держится за руки в коридоре. А потом, когда вы официально станете парой, наподобие Ли Биггса и Мишель Тирли, придется терпеть, что ее подружки изрисуют все тетради вашими инициалами и словами «любовь навеки» в сердце, пронзенном стрелой. И учителя тоже не прочь поучаствовать. Когда мы в прошлой четверти проходили гермафродитное размножение у червей, мистер Уитлок назвал одного червяка «Червяк Ли», а другого — «Червяк Мишель». Мальчики решили, что это забавно, а девочки просто выли от смеха, как зрители телесериала «Счастливые дни». Кроме самой Мишель Тирли, которая побагровела, как свекла, закрыла лицо руками и разрыдалась. Но мистер Уитлок и за это по ней проехался как следует.
Между мной и Дон Мэдден — пропасть. Кингфишер-Медоуз — самый мажорный район в Лужке Черного Лебедя, по мнению большинства ребят. А дом отчима Дон Мэдден — полная противоположность. Я в 2КМ, лучшем классе школы. Дон Мэдден — в 2ЛП, втором от конца. Такую пропасть нелегко игнорировать. Существуют законы.
А еще половое сношение. Оно у нас начинается только в третьем классе, по биологии. В учебнике нарисован эрегированный пенис, входящий во влагалище, но это одно, а на самом деле этим заниматься — совсем другое. Я только один раз видел настоящее влагалище — на засаленной фотографии, которую Нил Броз давал посмотреть за 5 центов. Эмбрион-кенгуру, скрюченный креветкой в волосатой сумке матери. Меня чуть не стошнило только что съеденным «марсом» и чипсами.
Я даже не целовался еще ни разу.
Глаза у Дон Мэдден цвета темного меда.
Конский каштан рвется вверх из земли, выбрасывая в стороны миллионы крепких рук и крепких ног. Кто-то подвесил на него качели из шины. Шина тихо крутится, потому что Земля под ней поворачивается. В шину набралась дождевая вода, но я ее вытряс и покачался. Невесомость на орбите Альфы Центавра — это круто, но невесомость на качелях — тоже неплохо. Жаль, Дурана тут нет, мы бы клево посмеялись вместе. Я залез вверх по истертой веревке качелей, как по канату, чтобы посмотреть, насколько дерево подходит для лазания. Оказалось, просто классно подходит, если ты уже наверху. Я даже нашел развалины древесного дома. Впрочем, с тех пор, как им пользовались, явно прошли века. Я забрался еще повыше, прополз по ветке и выглянул из зеленой колокольной кроны. Отсюда было видно на мили. В ту сторону, откуда я пришел — Лужок Черного Лебедя, силосные башни фермы Дон Мэдден, спиральную лестницу дыма, посадки рождественских елок, шпиль Св. Гавриила и растущие рядом две сосны почти такой же высоты.
Я достал швейцарский армейский нож и вырезал на ребристой коре:
Дж. Т. + Д.М.
Древесный сок на лезвии ножа пах зеленью. Мисс Трокмортон часто говорила нам, что люди, которые вырезают надписи на деревьях, — самые ужасные вандалы, потому что они не только портят вид, но и вредят живым существам. Может, мисс Трокмортон и права, но она никогда не была тринадцатилетним мальчиком, знакомым с такой девочкой, как Дон Мэдден. В один прекрасный день я приведу ее сюда и покажу ей эту надпись. И у меня будет первый поцелуй. С ней. Прямо вот тут. И она меня потрогает. Прямо вот тут.
Я перебрался на другую сторону каштана и посмотрел, что лежит дальше по верховой тропе. Вьется проселочная дорога, идущая в Марлбэнк и Каслмортон, поля, еще поля, смутные очертания серой башни, вздымающейся над елями. Линия электропередачи. Уже можно различить кое-что на Мальвернских холмах. Блики солнца на окнах машин, едущих по Уэллс-роуд. Пешие туристы размером с муравьев лезут по холму Персеверанс. Где-то под всем этим проходит третий туннель. Я съел свои припасы — кусок уэнслидейлского сыра и раскрошенные крекеры. Жаль, что нет воды. Я вернулся на ветку, где были привязаны качели, и уже собирался соскользнуть по веревке вниз, как вдруг услышал два голоса, женский и мужской.
— Вот видишь? — Это был Том Юэн, я его сразу узнал по голосу. — Я же тебе говорил, что надо самую чуточку еще пройти.
— Ага, ага, всего в двадцать раз дольше, — ответил женский голос.
— Ты же сама хотела в укромный уголок.
— Но не на полдороге до Уэльса.
Теперь я увидел, что это Дебби Кромби. С Дебби Кромби я ни разу не разговаривал, а Том Юэн — старший брат Ника Юэна, он служит на флоте и сейчас в отпуске. Я мог бы просто крикнуть «Эй» и соскользнуть вниз по веревке, и все было бы в порядке. Но мне нравилось быть невидимкой. Я залез обратно по ветке до развилки в стволе и стал ждать, пока они уйдут.
Но они не уходили.
— Вот оно, — Том Юэн остановился прямо у качелей. — Собственный распрекрасный каштан мальчиков Юэн.
— Тут, наверно, полно муравьев, пчел и всякого такого?
— Дебс, это называется природа. В сельской местности она часто встречается.
Дебби Кромби расстелила одеяло в ложбинке меж корнями.
Даже сейчас я мог бы (и должен был) дать им знать, что я тут.
Я хотел. Но не успел я составить в уме извинение, в котором не было бы запинательных слов, Том Юэн и Дебби Кромби улеглись на одеяло и принялись целоваться. Он расстегнул пуговицы ее платья цвета лаванды — все, одну за другой, от колен до загорелой шеи.
Если я теперь подам голос, то могу считать себя покойником.
Каштан скрипел, шелестел и покачивался.
Дебби Кромби сунула палец в ширинку Тому и пробормотала:
— Привет, морячок.
Оба захихикали так, что на минуту прекратили целоваться. Том полез в рюкзак, достал две бутылки пива и сковырнул крышки швейцарским армейским ножом. (У меня нож с красной ручкой. А у него с черной.)
Они чокнулись бутылками. Том сказал:
— За…
— …меня, хорошую и красивую.