Львенок
Шрифт:
Эбеновый свет становился все ярче, лицо все бледнее, метель в шаре — все сильнее.
— А какой бы у меня мог быть мотив? — тихо спросила барышня Серебряная.
— Не знаю… но в лодке ведь тогда были вы, да?
Она склонила голову, не ответила. Свет погас. На другой стороне улицы кто-то открыл знакомое окно, и зазвучал знакомый мотив: нервный звук саксофона, извивающийся, как змея в капкане, и грохот барабанов, который заглушал ее шипение и словно бы побивал жертву.
— Значит, вы? — повторил я вопрос.
Она отрицательно мотнула головой.
— Не знаю я, что вы там видели.
— Светила луна. Я отчетливо разглядел вас. Копанец тоже. Если понадобится, мы оба поклянемся в этом.
Я не сводил глаз с бледной барышни Серебряной. Она судорожно сглотнула. Надрывался саксофон, опускалось к горизонту солнце. Все было до крайности символично — как и в тот раз.
Но в тот раз у меня не было на руках таких козырей.
— Почему вы не рассказали об этом полицейским? — спросила она неживым голосом.
— А вы не догадываетесь?
— Тогда почему не рассказал господин Копанец?
— Он мой лучший друг. Зачем же ему портить мне удовольствие?
Рука с розовыми ноготками шевельнулась, упала. Потом девушка подняла шар и поставила его на столик. Рука нерешительно вернулась на колени, отыскала там вторую, обе соединились в подобие светло-коричневого цветка с розовыми пестиками, и барышня Серебряная прижала его к груди.
— Значит, вы намерены меня шантажировать, — сказала она и взглянула мне в лицо. Чернота все сгущалась, сгущалась…
Я закинул ногу на ногу, вытащил из кармана сигареты. Курил я редко, но сейчас выдался как раз подходящий случай.
— Зачем вы употребляете такое слово? — спросил я. — Давайте скажем, что я намерен спасти вас.
— И какова будет ваша цена?
Я пожал плечами.
— Даже если вы бедны, как церковная мышь, на это вам хватит. — Я усмехнулся, и эта усмешка покоробила меня самого. — Я люблю вас.
Чернота глаз сгустилась в прежнюю непроглядность, я больше не мог заглянуть в них. Барышня Серебряная проговорила с горечью и почти с вызовом:
— У вас оригинальные представления о любви, господин редактор. И я не собираюсь им соответствовать. Я была в той лодке. Да. Господин Прохазка предложил мне прокатиться по озеру. Я сидела на веслах. Потом, когда мы собрались поменяться местами, он покачнулся, упал, ударился о весло и скатился в воду. Он был пьян.
— Почему вы ему не помогли?
— Наверное, он потерял сознание, потому что сразу ушел под воду. Я побоялась прыгать за ним.
— А почему же вы никого не позвали?
Она прикусила губу.
— Я испугалась, — проговорила она неуверенно, и улыбка на моих губах рассердила ее. — Я запаниковала, господин редактор! Выдавайте меня. У меня будут крупные неприятности, разгорится страшный скандал, но в тюрьму меня не отправят. Я жутко испугалась… да к тому же выпила… как и он…
Я перебил ее.
— Вы твердо уверены, что не попадете в тюрьму?
Она сказала с сомнением:
— Может, и попаду. Неоказание помощи и все такое. Ладно, доносите на меня.
Я помолчал, а потом сказал неторопливо:
— Если я вас выдам, то это окажется похуже, чем неоказание помощи или несчастный случай.
— А что же?
Я молчал. Змею почти добили, она уже едва вздрагивала, барабаны разгремелись, осыпаемые ударами палочек. Солнце ушло далеко-далеко, за окном появились звезды.
— Убийство, — сказал я тихо.
Барышня Серебряная вздохнула. Засмеялась несмело. Повторила:
— А какой бы у меня мог быть мотив?
— Хотите услышать?
После паузы она проронила глухо:
— Хочу.
Я потянулся за стеклянным шаром. Взял его. На котике была белая снежная шапочка. Я потряс шар, и шапочка превратилась в снежный нимб. Я сказал:
— Это очень длинная история. И я хочу дать вам один совет: вы могли бы говорить, что ударили его этим веслом, защищаясь, потому что он вас домогался и вы испугались. Вам обязательно поверят. Готовых рассказать суду о любовных похождениях покойника вы отыщете сколько угодно. Но ни один судья не поверит, что страх помешал вам попытаться вытащить шефа из воды. Особенно после того, как я поведаю о вашем замечательном умении спасать утопающих — тех, кто вам по душе, разумеется. Вы еще не забыли о летнем приключении на водной станции? О том, как ваш суженый едва не пошел ко дну?
Она снова прикусила губу.
— Но была ночь. И я оказалась наедине с пьяным.
— А зачем вас вообще понесло вместе с этим пьяным в лодку в полвторого ночи? Особенно если учесть, что совсем рядом спал в палатке ваш жених?
Я вернул шар на стол.
— Загадка, верно? — продолжал я. — Но как только я открою вам то, что знаю, загадка перестанет быть таковой. Зато у вас, барышня, появится отличный мотив для убийства.
В золотом некогда футляре потемнело, девушка смотрела на меня в упор, с ненавистью.
— Говорите! — велела она.
Я выдохнул дым к потолку, дым спускался вниз, заволакивал окно и девичье лицо свинцовым туманом, сквозь который проглядывали звезды. Потом он неспешно рассеялся.
— Вообще-то началось все с Вашека. С того дня, когда вы его спасли, помните? Я заметил у вас пониже локтя след сведенной татуировки.
Барышня Серебряная машинально провела ладонью по обнаженной руке. Шрам закрывали рукав черно-белой блузки и наступившая темнота. Я продолжал:
— Потом я попытался завязать с вами знакомство. Увести вас у Вашека… впрочем, тогда он еще не был вашим женихом. Сначала все выглядело обнадеживающе. Вы явились на свидание к Манесу, согласились пойти со мной на вечеринку к шефу. Правда, вы ломались, заставляли себя упрашивать — ссылаясь на мои отношения с Верой. Но это нормально. Это в порядке вещей. Итак, вы пошли на день рождения к шефу, и шеф начал немедленно приставать к вам. Однако вы не отталкивали его. Он обнимал вас за талию, совсем, как я, незадолго до того у Блюменфельдовой. Но меня вы отшили, а его — нет. И как раз с тех пор, с того самого вечера вы совершенно переменились ко мне. Превратились в недотрогу. В истовую пуританку.