Львица и лилия
Шрифт:
Джейсон убежал вперед, увлекшись поиском кроличьих норок среди подлеска. Пурилла же брела будто на ощупь, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг. Перед ее взором стояло лишь прекрасное лицо графа.
Последние несколько дней он проявлял к ней намного больше внимания и даже по-своему был очень нежен, и она объясняла это улучшением его самочувствия. К тому же их беседы открывали так много общего в их взглядах и интересах.
Но она боялась, что теперь даже их товарищеские отношения больше не будут представлять для него никакого
«Вы боялись герцога, боялись его гнева, его реакции на ваш поступок, — мысленно говорила она с графом, — и именно поэтому вы подстроили все так, будто вы женились на мне до получения наследства».
Теперь она могла признаться самой себе, что всегда чувствовала какую-то тень между ними, или, возможно, то была настоящая пропасть.
Теперь, когда герцог поверил графу, тот стал… свободен…
Свободен, если не считать своей женитьбы на той… которую и не любил вовсе…
Пурилла плакала от отчаяния, но брела все дальше и дальше, чувствуя, что только в движении может обрести хоть какой-то порядок в своих чувствах и мыслях.
Они с Джейсоном вышли из-под покрова леса и оказались на каком-то невозделанном поле. То там, то здесь рос кустарник, а прямо перед ними возвышался небольшой холм.
Джейсон бежал впереди, как вдруг почти перед самым его носом из-под кустарника выкатился маленький кролик и на бешеной скорости помчался прочь, мелькал лишь только его белый хвостик.
Джейсон радостно залаял. Заметив происходящее, Пурилла открыла было рот, намереваясь позвать пса, но не успела она издать ни звука, как его и след простыл. Она лишь смутно уловила, в каком направлении он скрылся.
Ей потребовалось некоторое время, чтобы добраться по кочкам поближе к тому месту, где Джейсон исчез, и она увидела там нечто, напоминавшее вход в пещеру.
Там лежали большие глыбы известняка, и она догадалась, что перед ней одна из шахт по добыче мела, которые часто встречаются по всему Букингемширу.
Она много слышала о меловых пещерах Западного Уикомба, в которых распутный сэр Фрэнсис Дашвуд, живший в XVIII веке, устраивал свои порочные, пользовавшиеся дурной славой оргии.
Вокруг Литл-Стентона также имелось несколько подобных пещер, и фермеры понемногу продолжали вести в них добычу мела, но эта шахта, похоже, давно никем не разрабатывалась.
Приблизившись к зияющему лазу, она услышала, как где-то там, в глубине лает Джейсон, и предположила, что ему либо удалось догнать и схватить кролика, либо тот исчез в норе, и пес не может достать его;
— Джейсон! — позвала она. — Джейсон!
Обычно очень послушный пес сейчас не отвечал. Девушка решила, что он не может слышать ничего, кроме собственного лая, усиленного многократным эхом пещеры.
И она направилась в глубь пещеры.
— Джейсон! — снова позвала она, но он все так же продолжал лаять.
Пещера представляла собой хорошо разработанную шахту размером приблизительно четыре фута
— Джейсон! — снова крикнула она, и на сей раз он прекратил лаять. Должно быть, пес все же услышал ее.
— Джейсон! Джейсон!
Она двигалась все дальше в глубь пещеры, рассчитывая, что пес услышит ее приближение.
Джейсон действительно услышал свою хозяйку, но в этот миг с внезапным грохотом и треском сверху обрушилась сначала одна глыба, за ней другая, затем еще и еще, и девушка неожиданно оказалась в полнейшей темноте. Не трудно было догадаться, что случилось. Завалило вход в пещеру, и когда Джейсон подобрался к ней, она схватила его в охапку и прижала к себе, понимая, в какую ловушку они сами себя заманили.
Граф налил себе еще один бокал шампанского, но не стал пить.
Так, с полным бокалом в руке, он подошел к окну, чтобы выглянуть в сад.
Солнечные лучи позолотили озерную гладь. Плодовые деревья и кустарники никогда еще не выглядели столь красиво.
Они принадлежали ему, Литтону Рокбруку, и он почувствовал, как по всему его телу разливается блаженная теплота, наполняя его не просто радостью владения всей этой красотой, но и ощущением мира и покоя, которое он не испытывал в течение очень долгого времени.
Ему вдруг остро захотелось разделить это новое для него чувство с Пуриллой. Не успел он подумать о ней, как услышал, что кто-то вошел в комнату, и обернулся с улыбкой на губах. Но перед ним стоял дворецкий.
— Ее сиятельства нет наверху, милорд, — сказал он. — Кормилица думает, она пошла прогуляться.
Граф нахмурился.
— Вы уверены? — спросил он. — А кто-нибудь видел, как выходила ее сиятельство?
— Не думаю, милорд, но пойду узнаю.
Граф поставил бокал, вернулся к камину и в раздумье остановился на коврике перед ним.
Пурилла так ждала, когда они смогут вместе начать осматривать дом. Похоже, раз она вышла на прогулку одна, значит, была чем-то встревожена. Обычно она поступала так всегда, когда ей необходимо было о чем-нибудь подумать в одиночестве.
Наверняка ее расстроил визит герцога и леди Луизы, особенно Луизы.
Граф не сомневался в этом, ведь любая влюбленная в него женщина, несомненно, ревновала его к другим.
Тут он сообразил, что, вполне возможно, Пурилла услышала и властное требование герцога предоставить ему объяснения.
— Дьявол! — выругался граф. — Какого дьявола эти двое заявились сюда, чтобы все испортить?
Однако он вынужден был признать, что ожидал этого со дня на день, раньше или позже, и, возможно, было к лучшему то, что это наконец случилось.