Львиная охота
Шрифт:
Врач и поэт не признавал чудес - поразительное созвучие с моими мыслями. Он улыбался не к месту и смотрел сквозь зрителей, он говорил так, будто ему открылась Истина, а он ей - нет.
– Что передают?
– окликнул я менеджера.
– Реклама, - равнодушно дернул тот плечами.
Реклама...
Лучший в городе инструктор продвигает на рынке некую "Гигиену души"? Я в восторге! Неважно, что за этим названием скрывается: новая гимнастика или акционерное общество, взявшее святое место в аренду. Как-то вдруг - все теряет значение. Вопрос "зачем" - это вопрос животного или человека, спрашиваю я доктора Гончара, однако реклама уже закончилась. Я плАчу, вот только слезы текут не наружу, а внутрь...
Планета Дмитриус.
Как все это понимать? И что тут, собственно, понимать?
Яснее ясного. Старец обнаружил камни на письменном столе, взял их в руки - и... Удачливые астрономы ощутили острую потребность связать свою грандиозную добычу с именем грандиозного писателя. Если что-то исполняется, значит, кто-то это пожелал. Могут у мудрецов быть маленькие слабости? И могут, и наверняка есть. Но дело, конечно, не в РФ и не в его слабостях. Да, я пытался подбросить Учителю свои заботы, я трусливо перекладывал ответственность на чужие плечи, какими бы тактическими соображениями при этом не руководствовался, но дело также и не в этом. Дело было именно в ответственности...
Имею ли я право?
Право на что? Идите вы все к черту, рассердился я. Правоверный коммунист Жилов, во-первых, не верит в чудеса, а во-вторых... достаточно первого! Прежде чем встать, я осмотрелся. Это был тот самый диванчик, на котором мы с цветочницей беседовали вчера о проблемах похудания! Живая изгородь, бассейн с кувшинками, метлахская плитка... Круг замкнулся.
И тогда я встал. Твердо ступая, пошел прочь из отеля. На площади было еще спокойнее, чем в холле: ни тебе суеты, ни кордона, ни даже полицейских. Зеваки превратились в обычных людей, которым нет дела до себе подобных. Инцидент был исчерпан, даже друзья-писатели скрылись в неизвестном направлении. Взрывная воронка была засыпана, а рядом громоздилась аккуратно сложенная груда обломков - этакая маленькая пирамида. Я неспешно подошел. Потом, изображая любопытного придурка, шагнул на склон каменной кучи. Темно-серые куски бетона лежали под моими ногами вперемешку с осколками благородного лабрадорита, которые были темнее и вдобавок с радужными блестками. Благородное часто соседствует с дешевкой, когда ни у того, ни у другого нет выбора.
Посылка от РФ была яростно разодрана надвое. Буквы оказались в моих руках. В грязных руках, пожать которые побрезгует даже Стайков; в руках параноика, всерьез считавшего себя писателем. Но ведь я выздоровел, сказал я Стасу, твои деньги вылечили меня! Да схожу я в душ, отмахнулся я от Елизаруса, не волнуйся ты так... Всего секунда прошла или того меньше. Меня ожгло. Не пальцы, не ладони - мозг. Таким бывает ожог последней, седьмой степени. Чтобы выжить, я просто отпустил небесные камни, отдав их земному тяготению, и пропали они, сгинули в общей темно-серой куче.
Подобное прячут в подобном, формулировал я мотивы своих действий. Хочешь спрятать что-то - брось у всех на виду, умело обманывал я себя... На самом же деле совсем другая сила управляла мной в тот момент. Вопрос "зачем"... Зачем, если даже Учитель... если даже Он...
Наверно, это была истерика.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Прежде чем пойти к мистеру Шугарбушу, я навестил свой номер. Ничего особенного мне там не нужно было: ни пистолета, ни бейсбольной биты, ни даже увесистой чугунной сковородки я не провез в двойном дне своего чемодана. А требовалась мне пара мясных консервов. Я разложил пластиковые банки по карманам штанов и отправился на последний этаж.
В каком номере расположился наш рыжий стратег, я знал: бармен не смог скрыть от меня такую мелочь. Боссы любят последний этаж, это престиж. Диспетчеры разнообразных служб наружного наблюдения так же обычно размещаются на последних этажах, это традиция. Я встал перед дверью и сказал в пустоту: "Trick or treat", что означало на языке американских детишек: "Угостите, а то мало не покажется". Эту волшебную фразу произносят в День Всех Святых, когда ходят по домам и попрошайничают, напялив на голову пустую тыкву с прорезями для глаз. Затем я подождал, ничего не предпринимая. Вероятно, внутри возникла секундная суматоха, но дверь все-таки открыли. Ага, испугались! Подвижные молодцы с каменными лицами быстро обследовали меня при помощи ручного томографа, детектора запаха и дозиметра, и пропустили, не обнаружив ничего опасного для здоровья начальства.
– Ну?
– сказал Эдгар неприязненно.
Я произнес одними губами, совершенно беззвучно: "Метажмурь". Я многозначительно похлопал себя по торчащим в разные стороны карманам. Карманы оттопыривались, как щеки у хомяка; думаю, выглядело это не вполне прилично, а если смотреть сзади, так просто смешно. Эдгар изменился в лице. Он вдруг заволновался, как песик, услышавший слово "гулять".
– Всем выйти!
– скомандовал он.
А когда все вышли, я пальцами показал ему, что теперь неплохо бы покрепче запереть дверь. Он дернул рычажок на мобильном пульте, подошел ко мне, нетерпеливо повторил:
– Ну?
И тогда я вытащил из карманов консервы. На одной банке было написано: "Boeuf a la mode", что приблизительно переводилось, как "Дорожная говядина", на другой значилось уже по-русски: "Язык телячий в брусничном желе". Лицо Эдгара вторично изменилось. Я вложил банки в его напряженные руки (он послушно взял мои гостинцы), после чего ударил.
Первым ударом я сломал ему нос. На непривычного человека это очень сильно действует. Мне ломали нос десятки раз, я давно уже и за травму это не считал, но мистер Шугарбуш подобным опытом не мог похвастаться. Оглушенный, он упал на пустые коробки из-под аппаратуры. Консервы звучно покатились по полу. Музыка! Жаль, так и не успел я попробовать эти деликатесы. Он быстро оправился, завозился среди кучи хлама, затем включил что-то на своем галстуке и простонал: "Ко мне!", тогда следующим движением я вырвал из пульта кабель. Дверь тут же была заблокирована. Хорошая дверь, укрепленная по всем правилам.
– Я не приказывал вас убирать!
– всхлипнул он, поднимаясь. Задние лапки у него разъезжались.
– Какого черта! Благодаря вам мы нашли предателя, я даже собирался вас в наградной лист вписать...
Я его внимательно слушал. Да-да, полковник Ангуло был сотрудником Службы Контроля, говорил он, держась рукой за лицо (сквозь пальцы сочилась кровь). И одновременно полковник Ангуло был доверенным лицом Эммы, купленным со всеми потрохами. Двойной агент. В каком смысле "был"? В буквальном. Был - когда-то в прошлом. Теперь предателя нет, отсутствует в списке людей. Вот так, без розовых соплей. Но вы, Жилов, вы нам нужны, вы нам оч-чень нужны... Я не вмешивался в его монолог, не до того было: я выдвигал ящики, сбрасывал содержимое стеллажа на пол, вскрывал мусорницу, перетряхивал висящие на вешалке пиджаки и халаты. Обыск в режиме форс-мажор. В номер уже рвались, поймав сигнал бедствия.
Когда Эдгар закончил говорить, я ударил его в печень.
Их грязные игры меня решительно не интересовали, разве что потом посмеяться над всем этим. Но быть дураком - я так и не привык. Я слушал, хоть и знал, что мне отчаянно врут, по крайней мере, насчет всего, что касалось лично меня. Вы следили за мной, господа, подумал я, вы ни на мгновение не выпускали меня из поля своего контроля, и все благодаря тому, что моя одежда была обработана. Кто это сделал? Известно кто - расторопные ребята с литерой "L" во лбу. А следили - вы. Получается, "L" и Эдгар - одно и то же? Или, поднимай выше, "L" и Матка - одно и то же?