Львиное Око

Вертенбейкер Лейла

Поначалу она подозревала Мата Хари, но категорический отказ Герши трудиться поколебал в Эльспет уверенность, что новая ученица работает на противника.

Единственное, чему Герши обучилась, так это использованию невидимых чернил. По ее словам, это действительно настоящая наука. К остальным же дисциплинам она относилась как к забаве.

Спала по пятнадцать часов в сутки и начала толстеть. Во время своего первого экзамена она взглянула на вопросник и, зевнув, сказала:

— Простите, но у меня голова раскалывается.

На десятый день она вышла из себя. Схватив поднос, который принес ей солдат, она швырнула его на пол. Забранные решетками, закрытые

ставнями окна зазвенели. Она вцепилась в пояс унтер-офицера и закричала:

— Сухари! Все вы сухари! И дураки! Выпустите меня. Я теряю фигуру. Я схожу с ума. Сейчас же отведите меня к этой стерве!

Охранник, вызванный свистком солдата, схватил бунтарку за руки и повел в кабинет Эльспет. Последняя выходка Герши переполнила чашу ее терпения. Пронзительный взгляд фрейлейн Шрагмюллер укрощал и сильных мужчин, но на разгневанную Герши, очутившуюся перед ней, не оказал никакого воздействия.

— Отойдите, — приказала Эльспет охраннику.

Схватив легкий стул, Герши швырнула его в сторону начальницы. Невысокая, крепко сбитая фрейлейн Шрагмюллер с грозным видом поднялась навстречу разъяренной «слушательнице».

— Ведите себя прилично, Х-21, — одернула она Герши.

— Не хочу, — ответила, тяжело дыша, Герши, но с места не двигалась. — И не буду! И чушь эту не намерена запоминать! Ты думаешь, мужчинам нравятся женщины, умеющие складывать цифры и рисовать карты? Ты, ослиная твоя башка, целка проклятая! Сейчас же выпусти меня отсюда!

Перепуганные солдаты кинулись к Герши, готовые запереть ее в карцер, но Эльспет жестом остановила их.

— Подождите за дверью, — приказала она.

— Но, фрейлейн…

— Делайте, что вам велено!

После того как солдаты ушли, в кабинете воцарилась тишина. Мата Хари и Докторша, которым суждено будет стать самыми знаменитыми шпионками в мире, стояли, прицениваясь друг к другу.

— Вы знаете слишком много, чтобы мы вам позволили вернуться домой. А для того чтобы стать нашим агентом, вы знаете слишком мало. Чего же вы от нас ждете?

До разгоряченного рассудка Мата Хари дошел смысл слов, произнесенных холодным, проникновенным голосом.

— У меня есть друзья, — начала она защищаться.

— Кронпринц и т. д. и т. п. Несомненно. Думаю, ваши друзья будут огорчены, если никогда больше не увидят вас.

— Вы не посмеете. Я Мата Хари…

— А я Фрейлейн Доктор. За мою голову обещано крупное вознаграждение.

Герши была на пятнадцать сантиметров выше молодой женщины с красивым и строгим лицом, стоявшей перед нею. Дерзко вскинув голову, Мата Хари проговорила:

— Я… — Но ей не под силу было сломить железную волю Эльспет. Битва была проиграна.

Великолепным, драматическим жестом опустившись на колени, Герши скрестила руки на груди и склонила голову. Эльспет почувствовала себя обезоруженной. Ожидая мольбы о помиловании, она скривила губы. Она не могла понять, что сила женщин, которых презирала, в их видимой беспомощности.

Мата Хари заговорила глухим голосом. Должно быть, ее языческие боги подсказали ей, что надо говорить.

— Простите меня, фрейлейн, за мои несправедливые слова. Мы, яванки, вспыльчивы, но зато верны до гроба. Вы служите кайзеру, и я вас уважаю. Я уважаю вас, моя госпожа, но я не могу быть такой самоотверженной, как вы. Я грешница, фрейлейн, меня часто называли шлюхой. Но разве куртизанка может быть шлюхой, если она служит кайзеру? Я предлагаю отдать свое тело и сердце нашему общему делу. Выслушайте меня, Фрейлейн Доктор. Я не смогу вызубрить все эти модели, чертежи, цифры и миллиметры.

Я запоминаю лишь то, что слышу собственными ушами. Мужчины рассказывают мне многое. Они смотрят мне в глаза, целуют мне руки, шепчут на ухо. Когда мужчина считает, что его любят, он перестает быть благоразумным. Пошлите меня! Пошлите меня служить делу кайзера!

Номер прошел. Прежде всего потому, что она искренне верила каждому своему слову.

Эльспет не могла подавить в себе презрение к Герши, хотя и поверила ей.

— Мы сможем использовать вас, — согласилась она. — Для таких, как вы, дело всегда найдется.

Мата Хари смиренно поблагодарила ее.

Герши отыскала меня в Париже. Разрумянившись от собственной значимости и жизни, полной приключений, она уже не боялась меня. Мне это было только на руку. В первую же ночь я грубо овладел ею, и мы назвали это любовью.

Номера в отеле «Атеней», которые я снял для Герши, стали «крышей» для моих агентов. В Париже, как и в Берлине, мужчинам нужно было место, где они могли бы провести вечер и разрядиться. Война шла по колено в грязи, смешанной с кровью. Людям нужно было забыть картины, которые они видели наяву или в собственном воображении. А в комнатах Мата Хари их ожидало шампанское; в номерах за окнами, завешенными плотными портьерами, было тепло и светло.

Были и девушки, чтобы «размагнититься». Близость смерти и чувство опасности обостряют желание. Пусть Герши выступает в роли хозяйки и королевы бала. Горничные, которых я подбирал, были довольно покладисты. Можно было питать страсть к хозяйке и удовлетворять ее с хористками. У меня еще не было намерения делить Мата Хари с кем-то другим. Она принадлежала мне всецело.

В ее номерах нам было весьма удобно встречаться. Под словом «мы» я имею в виду круг агентов, работавших на данном уровне. Мы передавали друг другу записки. Обменивались информацией, делая вид, что рассказываем друг другу непристойные анекдоты. Но больше чем по двое или трое мы не собирались.

Я восстановил связь с Бэндой-Луизой в Голландии, и первый секретарь голландского посольства, почтенный, но глуповатый господин, разрешил мадам Мак-Леод посылать бандероли и письма дипломатической почтой. Это оказалось идеальным способом отправки сведений за пределы Франции. Бэнда-Луиза добросовестно передавала по назначению написанные на папиросной бумаге невидимыми чернилами послания, вложенные в конверты с письмами от ее матери.

Всякий раз Герши протестовала против отправки такого рода донесений.

— Найди какой-то иной способ, Франц, — умоляла она меня. — Ведь это моя дочь!

Но ей не оставалось ничего другого, как плакать. При виде ее слез я зверел. После того как я заставил ее собственноручно переписать некоторые сообщения, она так разревелась, что я пообещал бросить ее. Это ее отрезвило. Я был орудием мщения, но в то же время возлюбленным и властелином, в котором она нуждалась.

Существовали и другие обстоятельства, напоминавшие ей о том, сколь шатко ее положение. Средства из Берлина всегда поступали с опозданием, а своих денег у нее не было. Вилла в Нейи, в свое время подаренная ей англичанином, которого она постоянно называла отвратительным прозвищем «Бобби-мой-мальчик», была реквизирована. Проценты от закладной суммы едва покрывали плату за гостиницу. Кредит у Герши был весьма непрочный, но когда она получала наличные, то платила по счетам весьма неохотно. Она обретала уверенность лишь когда покупала роскошные туалеты и разного рода побрякушки. Когда ее охватывал страх, Герши начинала покупать всякую всячину.