Львиное Око
Шрифт:
Я также выдвинул блестящее предположение. Во время поездки в глубь страны я познакомился с никому неизвестным офицером с плотно сжатыми губами по имени Мустафа Кемаль и заметил, что нам, сотрудникам германской разведки, следует наблюдать за ним. Впоследствии он отличился в Галлиполи.
Когда обстоятельства и каприз королевы Вильгельмины вынудили меня вернуться в 1912 году в Берлин, «дядюшка Гельмут» был не на шутку раздосадован.
— Achmeingott [90] , — огорчился он. — Вы отлично поработали на Среднем Востоке. На кой дьявол нам еще один голландец в Берлине?
90
Ах,
В марте 1913 года мы сидели у него в кабинете и обсуждали, что нам делать с Мата Хари. Гастроли ее в «Винтергартене» закончились, и она находилась у меня на содержании. Я утверждал: чтобы она смогла оказаться полезной, необходимо вкладывать в нее много денег. Где, как не в «Адлоне», этом гнезде иностранцев и шпионов, она могла бы развернуться!?
Сколько же она стоила? Не секрет, что некоторые из наших высокопоставленных чиновников включали своих любовниц в списки агентов и содержали их за счет казны, но я не принадлежал к числу таких избранных. Не предупредив Герши, я внес ее в платежную ведомость как агента Х-21, но для этого понадобилось согласие самого Краузе.
Адам фон Рихтер не одобрял подобную затею. Прежде всего, он был чистоплюем. Во-вторых, он презирал меня. В-третьих, он был слабаком.
«Дядя Гельмут» еще не решил, как быть.
— Вы действительно полагаете, что в случае войны сможете получить направление во Францию и взять ее с собой?
— Когда начнется война, — поправил его Адам.
— Думаю, да. У меня есть на то основания. А если я зарекомендую себя как ее покровитель, то смогу наилучшим образом использовать ее. Признаюсь, на это понадобится время, сударь, но ведь мы, как правило, действуем с дальним прицелом.
А у немцев были большие планы. События в Марокко показали, что Англия, на первый взгляд, поддержит французов, однако я был одним из немногих, кому стало известно о состоявшемся недавно секретном совещании в Шварцвальде.
В нем участвовали виконт Холдейн и Уинстон Спенсер Черчилль, с одной стороны, и герр фон Киндерлен Вакстер, генерал фон Геринген, адмирал фон Тирпиц и Мориц фон Ауффенберг — с другой. У наших агентов сложилось впечатление, что им удалось убедить британских представителей, в чем на самом деле состоят интересы Англии. Оба государства обладают такой мощью, что гибель Германии означает и гибель Англии. Действуя же, совместно, они смогут решить судьбы мира. А продолжающиеся разговоры о войне между обеими этими державами имеют единственной целью пустить пыль в глаза третьим странам.
Разумеется, Германия должна получить нидерландские порты. Кстати, моя родина, Голландия, отнюдь не против вступления в Германскую федерацию. Маленькая и слабая Бельгия — не проблема. Если вспыхнет война на Балканах, заявил саженного роста, голубоглазый, с окладистой бородой адмирал фон Тирпиц, то он в течение двенадцати часов сумеет запереть выход из Балтийского моря. Соединенные Штаты? Quatsch [91] ! Германия писает на них с четвертого этажа. Что же касается Австро-Венгрии, то ей нужно лишь получить выход к Средиземному морю и выровнять свои границы на Балканах. Кайзеровской же Германии нужны порты, а не колонии. Кроме того, она всегда была, остается и будет производящей страной, идеальным партнером Англии.
91
Чепуха (нем.).
Франция
Если я окажусь во Франции, когда будет решаться ее будущее, то, имея в своем распоряжении достаточно средств и Мата Хари в качестве любовницы и хозяйки, я смогу наконец-то играть роль настоящего руководителя шпионской сети. В пользу своего плана я приводил самые убедительные доводы.
92
Бедная (фр.).
— Подумаю, — заявил Краузе и отпустил меня.
— Она бросит тебя в самый неподходящий момент, — заявил Адам.
— Ни в коем случае!
Мои оптимистические настроения вечером рассеялись. Охваченный страхом и желанием, в ту ночь я подверг покорность Герши вопреки ее протестам самым невероятным испытаниям. Затем, уже одевшись, чтобы уйти, я вдруг остановился и выдернул из брюк ремень. Закончив, я наклонился и поцеловал подвергнутое экзекуции тело.
— Бедный Франц! Бедный мальчик! — рыдала она.
Своей жалостью она выбила меня из колеи. Обливаясь слезами, слезами настоящими, я умолял ее о прощении:
— Не покидай меня, Герши. Не покидай.
— Не покину, — обещала она. — Ну правда же.
— Можешь сама причинить мне боль, — предложил я униженно. — Я тебе разрешаю.
Моя мать почти не наказывала меня, даже когда гневалась. Она была гордой и высокомерной. Лишь когда она вспоминала о своем девичестве, о доме, в глазах ее появлялись искорки тепла. Я всегда старался уговорить ее рассказать о своем доме. Когда однажды, испуганный и отчаявшийся, я подошел к ней и начал жаловаться на притеснения учителя немецкого языка, она отстранилась от меня со словами:
— У нас не принято рассказывать, что происходит в школе. Мы терпим заслуженное нами наказание. Ты понимаешь?
— Мы — это прусские мальчики? — с любопытством спросил я, приблизившись к ней. — Расскажи мне, мама, об отважных маленьких пруссаках.
Сменив гнев на милость, она мне рассказала, и я им завидовал. Завидовал больше, чем мальчику-спартанцу, который не подал вида, что ему больно, когда лиса грызла его внутренности.
В следующий раз учитель заставил меня выйти в одной ночной сорочке на балкон и считать по-немецки до миллиона за то, что я плохо решал задачки на сложение. Я успел досчитать до двух тысяч, после чего принялся колотить замерзшими кулачками по запертым стеклянным дверям, прося пустить меня в теплую комнату.
— Я не могу, — произнесла Герши. — Не могу ударить тебя. Прости. Будь добрым, Франц… будь нежным. Ведь ты же такой нежный.
И какое-то время я действительно нежно ласкал ее и позволил ей обнять меня.
— Не сдерживай себя, мой милый, — мурлыкала она, словно заметив своими бархатными глазами «мартышку», сидящую у меня на плече. — Отдохни.
— Фу! — спохватился я, придя в себя. — Ты обращаешься со мной словно черномазые, кровь которых, как ты говоришь, течет в твоих жилах.