Львиное сердце. Под стенами Акры
Шрифт:
Более двадцати лет спустя, начав детальные изыскания о нем, я с удивлением выяснила, что легенда про убийство детей и женщин не подкрепляется фактами. Я сразу обратила внимание, что Рансимен не привел ссылки на источник, и была сильно удивлена, ведь это основополагающий момент исторического исследования. Затем я обнаружила, что об истреблении семей упоминается только в старых монографиях вроде книги Рансимена (написанной уже более полувека назад), и в поддержку этого утверждения не приводится ни единого доказательства. В более современных трудах, в том числе принадлежащих перу специалистов по крестовым походам, подобное обвинение не высказывается.
Это было настолько важно, что я отложила в сторону все и посвятила время штудированию всех исторических источников по осаде Акры. Я прочла все хроники, где упоминалось об этом трагическом эпизоде, сравнивала даже различные переводы Амбруаза и Баха ад-Дина. Ни в одном из них я не обнаружила упоминания про истребление семей воинов гарнизона. Напротив, помещенный в «Арабских историках крестовых походов» перевод рассказа Баха ад-Дина о резне сообщает о мученической смерти трех тысяч мужчин в цепях. Встретился мне и отрывок из хроники аль-Асира, в котором Саладин клянется убивать всех взятых в плен франков в отместку за мужей, преданных мечу в Акре (см. «Хроника ибн аль-Асира о периоде крестовых походов от ад-Камиля филь-Тарика», часть 2 в книге «Crusade Texts in Translation» в переводе Д.С. Ричардса, с. 390). Так что в итоге этот эпизод обернулся очередной легендой, сопровождающей Ричарда. И резонной причиной не рекомендовать книгу Рансимена. (Баха ад-Дин говорит от трех тысячах убитых, Ричард о двух тысячах шестистах, и мне сдается, король располагал более точной информацией.)
Однако казнь гарнизона все равно смущает: эти люди храбро сражались и сдались под честное слово, полагая, что их отпустят за выкуп. Но ведя войну, Ричард бывал безжалостен. Деловитый тон письма к аббату Клерво показывает, что сам он оправдывал резню тем, что Саладин не исполнил условий капитуляции. Баха ад-Дин соглашается, что Саладин затягивал отход из-под Акры, хотя мне думается, едва ли ожидал, что его на его блеф ответят столь жестоким образом. Но сарацины должны были воспринять поступок Ричарда как продиктованный военными соображениями, иначе как бы удалось королю подружиться впоследствии со столькими эмирами и мамлюками Саладина?
Я до сих пор безмерно сочувствую казненным и их близким. Сочувствую всем погибшим во время Третьего крестового похода, как воинам, так и мирным жителям. Не так-то просто прирожденному пацифисту продираться через такое количество крови и трупов, описывая средневековые битвы! Как писатель и как читатель я столкнулась с одним из самых серьезных вызовов — не судить людей другого века по стандартам поведения века нашего. Правда в том, что практически любой из феодальных властителей совершал поступки, которые нам показались бы отвратительными, и этот список включает Ричарда, его отца Генриха, Саладина и большинство тех, о ком я писала многие годы, за возможным исключением слабоумного бедолаги Генриха VI. Но я старалась не впадать в ханжество, для чего достаточно было вспомнить о жертвах среди мирного населения, которые унесли войны, случившиеся за время моей собственной жизни. Поэтому призывы Франциска Ассизского всегда будут гласом вопиющего в пустыне.
«Львиное Сердце» стал уникальным писательским опытом. Никогда в моем распоряжении не имелось такого изобилия свидетелей и отчетов о событиях — самое близкое сравнение относится к убийству Бекета в Кентерберийском кафедральном соборе. Это было чудесно и разбаловало меня в отношении других книг. В моем распоряжении оказались чудесные источники: две хроники, написанные теми, кто сопровождал Ричарда в Третьем крестовом походе; три сарацинских хроники, созданные очевидцами, причем двое из них входили в ближний круг Саладина. Есть и другие хроники, список которых я привожу в «Благодарностях», но именно произведения поэта Амбруаза, клерка Ричарда и Баха ад-Дина ибн-Шаддада я нахожу совершенно бесценными.
Представьте, что вы читаете описания битвы, составленные людьми, принимавшими в ней непосредственное участие. Баха ад-Дин наблюдал, как Ричард высаживается на берег у Яффы. Он живо описывает его красную галеру, красную тунику, рыжие волосы и красный штандарт. Автор «Итинерариума» сравнивает бег сарацинских коней с полетом ласточки, объясняет, как лечить укус тарантула терьяком, доступным только состоятельным людям. Как хронист-крестоносец, так и хронист-сарацин описывают героическое жертвоприношение Гийома де Пре. Иногда мне приходилось примирять расхождения в отчетах. Амбруаз пишет, что галеры Ричарда, будучи не в силах захватить огромный сарацинский корабль, таранили его. Баха ад-Дин утверждает, что капитан отдал приказ затопить судно. Я сочла вполне вероятным, что правы были оба историка.
Со страниц этих анналов можно почерпнуть даже незначительные детали. У Филиппа под Акрой пропадает сокол. Сарацинская невольница, очаровывающая Ричарда пением во время его визита к аль-Адилю. Жалобы относительно мошек, называемых синселлами. Крепостная калитка в Мессину и Тамплиерская лестница в Яффе. Персики, сливы и снег, посылаемые Саладином больному Ричарду. Единственный раз, когда Ричард видел Священный город. Внезапный туман, наползший с моря и отрезавший арьергард крестоносцев во время марша на Яффу. Логистика средневековой армии в походе — с этим мне никогда прежде не доводилось встречаться. Несправедливое изгнание Ричардом с Сицилии Гийома де Барре, и их примирение после нападения аль-Адиля на арьергард. Неожиданный интерес Филиппа к Джоанне. Отчаяние Ричарда, пытающегося примирить долг короля с долгом крестоносца. Даже имена воинов, павших в битве. Диалоги, долетающие до нас подчас из уст самих говоривших. И Фовель, кипрский скакун, сведший с ума Ричарда и хронистов.
Ричард действительно сломал меч в стычке с вполне объяснимо разозленным сицилийским крестьянином, и при короле в тот момент находился только один рыцарь — я позволила себе сделать этим человеком Моргана. Львиное Сердце на самом деле прибыл на Кипр как раз вовремя, чтобы спасти сестру и невесту — всего несколько часов спустя после того, как Исаак Комнин выдвинул Джоанне и Беренгарии ультиматум. Никакой писатель не отважится изобрести драматический момент такого накала. Мне пришлось принижать градус героизма на поле сражений в отличие от описываемого в хрониках, потому как я не хотела, чтобы читатели подумали, что их пичкают Голливудом. Но Ричард воистину проехал взад-вперед строя сарацинской армии под Яффой. Сообщи об этом хронисты Ричарда, я бы усомнилась, но сведения проистекают от двух мусульманских историков. Баха ад-Дин был сокрушен тем, что никто не осмелился принять вызов Ричарда.
Я позволила себе единственное отклонение от установленных фактов. Речь о главе тридцать второй. Ричард действительно советовал племяннику Генриху принять иерусалимскую корону, но предупреждал о риске женитьбы на Изабелле, которую считал официально состоящей в браке с Онфруа Торонским. Но с глазу на глаз Ричард и Генрих не встречались — обмен мнениями осуществлялся через посланцев, потому как пулены настаивали на скорейшем заключении брака. Но раз это роман, я устроила для драматического эффекта личную беседу между дядей и племянником. А еще передвинула убийство Ричардом дикого кабана с апреля на февраль. И поскольку хронисты не удосужились описать дворец в Акре, я использовала рассказ о дворце в Бейруте.
В любом историческом романе есть места, когда нам нужно заполнять «белые пятна». Как я уже отмечала прежде, средневековые хронисты могли выказывать полнейшее безразличие к нуждам литераторов будущего времени. Нам зачастую не сообщают о днях рождения, датах свадеб, иногда даже кончины. А зачастую мы ничего не знаем даже о причине смерти. Все, что нам известно о кончине короля сицилийского Вильгельма П, — это что он умер от болезни, которая была непродолжительной и неожиданной. Поэтому я придала ей черты очень распространенной в Средние века хвори — перитонита. Выбрала также и дату рождения дочери Изабеллы от Конрада Монферратского. Известно, что, выходя в мае 1192 года за Генриха, Изабелла была беременна — один из сарацинских хронистов был возмущен этим, считая такой поступок доказательством безнравственности франков. Поэтому Мария должна была родиться где-то в течение 1192 года, и чтобы не томить читателей, я позволила ей появиться на свет до завершения книги.