Львиное сердце. Под стенами Акры
Шрифт:
— Те слова святого Бернара... Ричард так не считает, — заявила Джоанна и обрадовалась, когда собеседник не возразил.
— Я знаю, и вынужден признать, был удивлен. Прослышав, что он первый из христианских государей принял Крест, я решил, что его сжигает священный пламень. И не ожидал обнаружить в нем такого интереса к сарацинам, такой искренней любознательности. Нет, я не сомневаюсь, что вчерашнее его решение продиктовано исключительно военными соображениями. Но все-таки жалею о нем.
— Как еще мог он поступить? — спросила королева, но без прежней враждебности. Ей на самом деле хотелось узнать его мнение.
— В Акре задерживаться ему дольше нельзя, тут я согласен, — сказал Балиан. — И поступок его обоснован отказом Саладина уплатить выкуп. Но я полагаю, он мог не предавать бедолаг мечу, а продать их в рабство.
Джоанна растерялась.
— Эта мысль могла даже не прийти Ричарду в голову, потому как рабство давно забыто в западных королевствах. Помню, как потряс меня невольничий рынок в Палермо — я ведь прежде никогда с подобным не сталкивалась.
— Но на Востоке рабство широко распространено. Сарацины постоянно продают пленников, и именно этого ожидали они от Ричарда. Не утверждаю, что такой поступок обрадовал бы их, но он был бы им вполне понятен.
Джоанна ощутила проблеск сожаления при мысли, что все могло бы быть иначе, прими Балиан участие во вчерашнем совете. Солнце перемещалось на небосводе, и тень уходила от скамейки, но Джоанне не хотелось уходить, потому как этот пулен оказался очень интересным человеком, совсем не таким, каким она его себе представляла, Какая жалость, что д’Ибелин так близок с Конрадом Монферратским, поскольку из него мог бы выйти куда более ценный союзник для Ричарда, чем эти проклятые Лузиньяны. Она хотя бы поняла теперь, почему истребление гарнизона так смутило ее. Сама не отдавая себе отчета, Джоанна видела в этих сарацинских воинах людей. Людей, сложивших оружие под честное слово, людей, у которых есть матери, жены, дети.
— Некоторые из рыцарей Ричарда говорят, что Саладин намеренно принес гарнизон в жертву, что двести тысяч динаров дороже ему, чем жизни солдат, которые в конечном счете не принадлежали к знати. Ты согласен с этим?
— Правду знает только сам Саладин, миледи. Но судя по моему с ним знакомству, я дал бы отрицательный ответ. Да, вероятно, что для продолжения войны султан скорее нуждается в деньгах, чем в людях, да и собрать такую большую сумму за столь короткое время нелегко. Но не думаю, что он ожидал такого поступка от твоего брата. Не стоит забывать, что Саладин еще не знает Ричарда и привык иметь дело с противниками вроде этой тряпки Лузиньяна. Осмелюсь предположить, султан подверг неведомого английского короля проверке, и ее результат вышел более определенным, чем он рассчитывал.
С этими словами рыцарь встал и поцеловал королеве руку.
— Рад был побеседовать с тобой, госпожа Джоанна. Да хранит тебя Господь.
Он успел сделать только несколько шагов, когда молодая женщина тоже поднялась со скамьи.
— Милорд, подожди! — Когда д’Ибелин повернулся, она продолжила: — Ответь мне еще на один вопрос. Как понимаю, твои возражения против казни гарнизона носят характер политический, но не личный, так?
Во взгляде его отразилось удивление, потом намек на улыбку.
— Ты права, госпожа. Это были храбрые воины, да. Но за прожитые на Божьем свете дни я видел смерть многих достойных людей, и некоторых сразил собственным мечом. Кровь меня не пугает. Иное дело будущее нашего королевства. Твой брат рано или поздно уедет домой. Для меня же дом здесь, и мне важно, чтобы источники в нем не были отравлены.
— Так ты считаешь, что Ричард именно это и сделал — отравил источники?
— Только время покажет. Я опасаюсь, что в долгой перспективе истребление акрского гарнизона станет очередной причиной ненависти к христианам. Больше девяноста лет минуло со взятия Иерусалима и резни, устроенной мусульманам и евреям, но послушай, как говорят об этом событии сарацины, и решишь, что оно случилось вчера. В короткой же перспективе оно сыграет твоему брату на руку. После вчерашнего многие ли сарацинские гарнизоны станут держаться до последнего при вести, что на них идет сам Малик-Рик? — Балиан подозревал, что подобное соображение приходило в голову и самому Ричарду, но предпочел умолчать об этом. — Если ты действительно хочешь помочь Утремеру, миледи, то постарайся убедить брата, что Ги де Лузиньяну нельзя доверить управление даже таверной или борделем.
Удостоившись в ответ улыбки сестры короля английского, рыцарь ушел, оставив ее стоять в одиночестве в выжженном солнцем дворе и удивляться факту, что в одном из недругов Ричарда ей открылась родственная душа.
Из Хроники Баха ад-Дина, размышляющего об истреблении гарнизона Акры:
«Резню ту объясняют различными причинами. Если верить одним, пленников перебили в отместку за смерть погибших ранее от рук мусульман. Другие говорят, что король английский, решивший попытаться захватить Аскалон, не считал разумным оставлять такое множество пленных у себя за спиной в Акре. Одному Аллаху ведома истинная причина его поступка».
Из письма короля Ричарда к аббату Клервосскому:
«Так или иначе, когда время истекло, а заключенное нами соглашение было грубо попрано, мы предали мечу примерно две тысячи шестьсот сарацин, находившихся в наших руках, как и обязаны были поступить, пощадив лишь самых знатных, в обмен на которых рассчитывали получить Истинный крест и часть христианских пленников».
ГЛАВА VII. Акра, Утремер
Ричард разбил лагерь под стенами города и в течение двух дней сгонял в него сопротивляющихся крестоносцев, не желавших расставаться с греховным уютом Акры. И вот в четвертый четверг августа армия наконец выступала в поход, и женщины собрались на плоской крыше королевской цитадели, чтобы посмотреть. Зрелище было впечатляющее: солнце играет на кольчугах и щитах, с каждым порывом южного арсуфского ветра развеваются вымпелы и большое знамя Ричарда с драконом, пыль уже поднимается облаками из-под тысяч ног и копыт, топчущих иссушенную зноем землю. Все крыши рядом с дворцом тоже были усеяны зрителями, люди кричали и махали колоннам кавалерии, пехоты и обозу с провиантом, медленно исчезающим в дали.
Кое-где на крышах виднелись солдаты, и София обрушивала греческие проклятия на головы тех мужчин, которые шлюх и вино поставили выше обета освободить Священный город. Неужели не мучает их совесть, когда они думают о том, что ожидает их друзей и товарищей? Почти восемьдесят миль отделяют Акру от цели Ричарда — портового города Яффа. Восемьдесят миль, восемь рек и армия египетского султана Салах ад-Дина. Стоявший в нескольких шагах поодаль Бертран де Верден, новый наместник Акры, изо всех сил старался умерить страхи Беренгарии и Анны, и София подошла поближе.