Львы Сицилии. Закат империи

Аучи Стефания

Иньяцио машет рукой, словно отмахиваясь от этой вежливой фразы.

– В Риме ничего не понимают. Не видят, что происходит. Не только здесь, в Палермо, но и в Генуе, в Неаполе, в Ливорно… Все порты испытывают сейчас трудности. Наше правительство медлит, в то время как Париж и Вена действуют, захватывая лучшие маршруты. Что ж… в таком случае мы бессильны… – Иньяцио прислоняется спиной к дверному косяку. Лоб у него нахмурен, руки скрещены на груди.

Джованни Лагана пристально смотрит на Иньяцио и, как ни странно, чувствует радость. Он вернулся, думает

Лагана. Боль и страдание не сломили его.

– Я давно жду ответа о заключении договора на маршруты в Америку, – продолжает Иньяцио. – «Почтовое пароходство» испытывает трудности, ты знаешь это не хуже меня: мы едва сводим концы с концами, и то благодаря тому, что у нас есть завод «Оретеа» для ремонтных работ. А если придется поднять фрахтовые ставки, чтобы покрыть расходы? Мы неизбежно потерпим фиаско, ведь у иностранных судов на том же маршруте тарифы намного ниже, а маршрутов у них больше. – Иньяцио потирает складку между бровями. – Они твердят нам о свободном рынке, тогда как французы получают гораздо больше субсидий, чем итальянцы, укрупняют свои компании. Но понимают ли это в Риме? Понимают ли, что от их решений больше вреда, чем пользы?

– Очевидно, не хотят понимать, – горько усмехается Лагана.

– Мне субсидируют линию из Анконы, которая больше не нужна, но не дают субсидий на маршруты в Америку. А что требует от меня правительство? Никому не нужную линию на греческие острова, где одни козы да оливковые рощи. Кому она нужна? Зачем? – Иньяцио подходит к столу, тычет пальцем в документы, пришедшие из Марселя. – Эти дельцы прокладывают новые маршруты в Америку, а куда ходят наши корабли? В Задар? На Корфу?

Иньяцио садится за стол, опускает голову на скрещенные руки. Он тяжело дышит, глаза его прикрыты – значит, думает.

– Трансокеанские маршруты – вот на чем можно богатеть, на всех этих бедолагах, которые стремятся в Америку на заработки. Я предложил два рейса в неделю, а англичане – три! Конкуренция! Нет, я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, пока у меня отнимут все, что мы с отцом построили. А эти в Риме болтают, что нужно собрать комиссию… изучить… все взвесить… Ослы!

– Единственное утешение в том, что Рубаттино смотрит на это так же, как ты. А вы с ним – главные итальянские судовладельцы. Помнишь, что он сказал, когда я был у него в Генуе? «Французы разделают нас под орех, а в Риме и пальцем не пошевелят». Он считает, что правительственная комиссия по реорганизации торговых путей – собрание бездельников, которые тратят время впустую. Нужно действовать самим, не то…

– Прекрасно, но, как бы там ни было, и он, и мы по-прежнему в глухом тупике. Нужно создать единую сильную судоходную компанию, которая будет пользоваться влиянием как в Генуе, так и в Палермо. Джованни, мы должны обратиться к министру Баккарини! Попробую сам, попрошу Франческо Паоло Переса поговорить с ним. Пора просыпаться! Не то наш хлеб отнимут. Наша цель – Америка, это очень выгодное предприятие, нельзя, чтобы французы и австрийцы нас обошли. Действовать нужно сейчас, завтра будет поздно. Это я, Иньяцио Флорио, тебе говорю!

* * *

– Выходит, они отменили линию Палермо – Мессина? Все письма, прошения, переговоры о том, чтобы маршрут был продлен до Нью-Йорка, были зря?

Иньяцио так разгневан, что Джованни Лагана невольно отступает назад. На дворе декабрь 1880-го. Больше года Иньяцио всячески старался спасти компанию «Почтовое пароходство», которая заметно сдала позиции под натиском французских и австрийских конкурентов. Делал все возможное: использовал свое влияние, свои политические связи, обещал и угрожал. Но, судя по всему, только зря потратил время. И это самое досадное.

– Как же так? – бормочет Лагана, подходя к столу.

– Читай сам. – Иньяцио бросает ему телеграмму, только что прибывшую из Рима. Он так рассержен, что не может говорить.

Лагана быстро пробегает телеграмму глазами. Значит, они считают, что больше нет необходимости в этом морском пути, потому что появилась железная дорога, связывающая Палермо и Мессину. Поезд будет ходить чаще, чем ходят наши корабли. Вполне логично, думает Лагана, но ничего не говорит, только поглядывает на Иньяцио.

– Конечно, я и сам вижу, что они правы, – говорит Иньяцио, словно прочитав мысли Джованни. Но ему обидно. – Для нас это означает банкротство. Прибыли практически нет, а теперь я буду вынужден сообщить акционерам еще и об отмене линии. Вдобавок ко всему пришло известие из Франции от Джузеппе Орландо.

– Слияние компаний «Валери» и «Трансатлантик»? Советы директоров, к сожалению, одобрили это соглашение.

– Только на бумаге! Компании «Валери» фактически не существует. Это всем известно. Орландо упредил меня телеграммой. – Иньяцио стучит кулаком по столу. Портрет Винченцино в тяжелой серебряной раме, покачнувшись, кренится набок. Иньяцио поправляет его, затем продолжает, уже спокойнее тоном: – Рубаттино никуда не спешит, да и мы топчемся на одном месте. Ищешь помощи у тех, кто должен тебе помочь, а вместо этого натыкаешься на закрытые двери. Тем временем французы прокладывают новые маршруты, убирая нас с пути как конкурентов.

Лагана тяжело вздыхает:

– Ты уверен? Я имею в виду, они настроены решительно?

Иньяцио потирает виски. Гнев и ярость сжимают его голову.

– Да. Я лично написал Русье, нашему французскому представителю. Он все подтвердил. Следующим шагом «Трансатлантик» будет новый морской путь, сначала в Кальяри, а потом и в другие итальянские порты. А что же Рубаттино? Готов ли он дать отпор? Нет! Ничтожество!

Еще один удар кулаком по столу, бумаги разлетаются в разные стороны.

– Крупнейший судовладелец в Генуе, и для него французы – как кость поперек горла. Он должен кричать во весь голос, протестовать, просить Рим о защите, а он что делает? Ничего! Он ничего не делает! Потеря времени и неопределенность – вот что выводит меня из себя!

Джованни Лагана подбирает с пола бумаги.

– Ты все больше становишься похож на своего отца, – улыбается он.

Иньяцио поднимает голову, в глазах застыл немой вопрос. Замечание Джованни застало его врасплох.

– Голос, жесты, трудно сказать, что именно… Я мало его знал, но хорошо его помню в гневе. Тебя трудно прогневить, но злишься ты так же, как он, – объясняет Лагана.