Лягушка на стене
Шрифт:
Больше он не интересовался лодкой и лишь изредка, проходя по своей прибрежной патрульной тропе, навещал «Казанку» и обнюхивал ее.
Пока медведь воевал с лодкой, собака жила в лесу и спала на стожке пищухи, а когда он наконец исчез, она возвратилась к своему жилью. Лайка подрыла под бортом лодки лаз (а на случай прихода медведя сделала еще один запасной ход) и затащила под «Казанку» разорванный синий парус. Так у собаки появилась металлическая конура — свой дом.
< image l:href="#"/>Собака быстро привыкла к нему. Ее не беспокоило постоянное шуршание прибоя, шелест
Каждый день собака с утра выбиралась из-под «Казанки» и уходила на охоту. Сначала она проходила несколько километров вдоль берега и собирала выброшенных прибоем крабов. Потом она переваливала через галечный увал и шла в ельник охотиться на пищух. Это было почти безнадежное занятие, потому что ловкие зверьки прекрасно ориентировались в своих лабиринтах троп, нор и ходов. Однако раз в два дня ей все-таки удавалось подкараулить и задавить какую-нибудь неосторожную молодую пищуху.
Однажды она брела несколько часов вдоль берега моря и вышла к устью речки, очень похожей на ту, которую они покинули с Хозяином. Там она нашла дохлую горбушу и съела ее. Рядом с устьем на небольшой неглубокой старице плавала утка и несколько утят-пуховичков. Лайка подумала, что это легкая добыча, и бросилась ловить их. Птенцы тонко запищали и разбежались по воде в разные стороны, а утка, волоча крыло, стала перелетать с одного края старицы на другой. Но утята плавали чуть быстрее, чем собака. Через час лайка выбралась из воды и с досадой смотрела, как весь выводок собрался у дальнего, безопасного конца своего родного водоема вокруг сердито крякающей мамаши. Собака так измучилась этой неудачной охотой, что еле доплелась до лодки и спала под ней весь следующий день, выйдя только один раз — попить.
Так прошло полмесяца. Лайка слабела. Она больше не ходила в тайгу за пищухами, ограничившись походами вдоль берега моря, которые изо дня в день становились короче.
На этих охотничьих тропах кроме дохлых крабов изредка попадались и другие животные. Однажды она набрела на косячок мелких серебристых рыбешек, толпившихся около берега. Лайка знала, что в воде рыбу не поймать, и прошла мимо. Но сзади нее послышался какой-то странный звук, заставивший ее обернуться. Слабая прибойная волна вынесла весь косячок на берег, и рыбки, сверкая серебристыми боками, извиваясь, прыгали на влажном песке. Лайка бросилась к ним, но следующая волна смыла рыбок в море. Голодная собака подождала, и другой косячок выбросило на берег метрах в десяти от нее. На этот раз лайка была порасторопней и успела схватить несколько рыбок. Собака в тот день попала на икромет мойвы и наелась досыта.
На другой день лайка снова пошла на берег в надежде на успешную рыбалку. Но икромет закончился, и она нашла только одну мертвую рыбку. Зато на своей охотничьей тропе, идущей вдоль самого уреза воды, она встретила идущую навстречу лису, также собирающую съедобные выбросы моря. Собака залаяла на нее, но лиса не испугалась, а только обежала собаку и продолжила свой путь.
На кормовой тропе случались и неприятные истории. Однажды на морском берегу на нее напали два белоплечих орлана. Жертва для них была крупновата, но, вероятно, птицы чувствовали, что собака обессилела, и долго гоняли ее по берегу, пока лайке не удалось добежать до тайги. Встретила она на берегу и своего знакомого медведя. И этот тоже погнался за ней. Чувствовалось, что медведь всерьез преследует ее, как вполне реальную обессилевшую жертву. Лайке еле-еле удалось спастись. Сделав большой крюк по тайге, она вернулась к лодке только через несколько часов и, обессиленная, заснула под ней. Собака почувствовала, что в следующий раз ей убежать уже не удастся.
Однажды под вечер она услышала далекий неясный шум, еле-еле пробивающийся сквозь безостановочный рокот прибоя. Лайка медленно вылезла из-под лодки. Было безветренно. Далеко над морем ползли обрывки тумана, почему-то принявшие облик огромных медуз. Шум лодки (теперь собака не сомневалась, что это была именно лодка) постепенно нарастал, но самого судна видно не было.
Лайка забралась на алюминиевую крышу своего жилища и просидела там около получаса, прежде чем различила у самого горизонта еле двигающуюся точку, а спустя еще полчаса увидела, что это большая моторная лодка, вернее катер, приближается к берегу. Катер направился к соседней бухточке, но сидевшие в нем люди заметили перевернутую, лежащую на берегу «Казанку». Тогда он резко сменил курс и вскоре ткнулся носом прямо напротив жилья собаки.
В катере сидели трое людей. Один из них первым выскочил на гравий и, разматывая длинную веревку, оттащил далеко на берег якорь. За ним вылезли остальные. Собака залаяла. Трое мужиков, видимо ранее не замечавшие ее, разом оглянулись и двинулись к «Казанке».
Запах незнакомцев был чужим, не тунгусским, и хотя лайка страшно скучала по Хозяину и вообще по человеческому обществу, но сейчас она бросилась прочь.
Мужики подошли к «Казанке» и стали рассматривать жилище собаки. Пока двое разглядывали погрызенное медведем седло, третий обошел лодку, заглянул в лаз, прорытый лайкой, и позвал своих товарищей. Все трое, взявшись за борт, перевернули «Казанку». Собака, видя, как снова рушат ее дом, горестно завыла. Двое обернулись на ее вой, а третий нагнулся и что-то поднял с земли. Лайка увидела, что это было ружье Хозяина.
Люди еще долго копошились вокруг лодки. Они рассматривали засыпанный песком «Ветерок», бачки из-под бензина, кружки и миски Хозяина, обломки мачт и синее одеяло, послужившее и парусом и подстилкой для собаки, нашли и следы зубов и когтей медведя на алюминиевой дверце бардачка. Потом они все обернулись, посмотрели на собаку и стали ей свистеть. Но она снова залаяла, а когда один из них двинулся к ней, побежала к тайге.
Лайка недолго отсиживалась в лесу. С берега до нее донесся почти забытый запах костра и безумно аппетитный аромат чего-то, варящегося в котелке.
И собака, роняя слюну, пошла на берег. Ее лодка была перевернута вверх дном, в стороне, метрах в ста на берегу, стоял катер пришельцев, виднелась большая брезентовая палатка. Рядом с ней горел костер. Над костром висели котелки. Ветер дул от их лагеря и доносил до собаки давно забытые запахи дыма и вареного мяса — горячей человеческой еды.
Лайка прокралась к своей лодке и стала молча наблюдать за людьми. Те сняли котелки с костра, из одного разлили варево по мискам, чокнулись кружками, выпили и стали жадно есть.
Вскоре пришельцы закончили греметь ложками, разлили по кружкам чай и закурили. Наконец один из них вспомнил о собаке. Он взял недоеденные куски, свистнул и бросил их в сторону лайки. Собака сначала было рванулась к угощению, но страх перед чужаками, которые сломали ее дом и забрали ружье Хозяина, оказался сильнее голода, и лайка вернулась к «Казанке». Мужик посвистел ей еще, потом бросил папиросу, собрал со стола объедки, взял котелок и пошел к собаке.
Та бросилась прочь. Человек подошел к ее жилищу, перевернул сапогом миску Хозяина, вылил туда суп из котелка и бросил объедки. Человек еще раз посвистел собаке. Та уже не убегала, но, стоя метрах в пятидесяти от него, протяжно, с подвыванием залаяла.