Люба – Любовь… или нескончаемый «Норд-Ост»
Шрифт:
– Вы москвичка, Тоня? К вам кто-то из семьи пробился?
– Муж был, да сплыл… Одна, как перст…
– Меня зовут Люба! Люба Рябова. Когда мои пробьются, они и вас не оставят…
Тоня грустно усмехнулась
– А с вами-то что, Люба?
– Перегоняла какой-то хлорэтилмеркаптан. На химфаке. ВТОРАЯ ТЕМА, сказал шеф.
– …И вытяжной шкаф сломался? – Почему-то в ее голосе почудилась ирония. –…Как догадалась? Здесь кинешь палкой в собаку, попадешь в химика. И у каждого второго вентиляция сломалась.
Больные зашевелились, очевидно, это причина была всеобщей.
Люба вздохнула грустно и как-то непривычно тяжело. – Ничего не понимаю:
– А кроме кожи, Люба, что у тебя?
– Я здорова, только пузыри болят зверски.
– И больше ничего?… – с недоверием переспросила Тоня. – Редкая удача!.
– Как вы сказали? Хлорэтилмеркаптан?.. Я тоже с химфака, – Совсем молоденькая девчушка в беленьких домашних тапочках на тонких ножках, по виду, еще школьница, приблизилась. – Я Галя Лысенко-Птаха с третьего курса…– Заметила мою улыбку, добавила: – У нас полгорода Лысенко. Паспортистки изощрились, моей маме прилепили «Лысенко-стАра» а мне –«Птаху». Я было восстала, но зря: теперь меня тут никто не спрашивает, не внучка ли я этого аспида Трофима Лысенко? А теперь мы с аспидом, к счастью, даже не однофамильцы… Из общежития я многих знаю. На каком этаже вы живете?
– Я москвичка, у вас бывала раза два. В гостях.
– А кто у вас практикум по органике ведет?
– Акимова Лидия Николаевна.
– Значит, программа у нас одинаковая. Меркаптаны уже проходили, как же.
Сейчас посмотрим в учебнике, у меня Чичибабин в тумбочке, сюда прямо с кафедры привезли. У Чичибабина есть все. Он подробник.
Минут через пять она развела руками. У Чичибабина об этом веществе ни слова. Подумать только! У Чичибабина!..
Тоня поглядела на нее, на Любу, свесившую ноги с кровати, улыбнулась грустно:
– Воробушки вы наши печальные. Прямо от титьки – в мясорубку… Дайте-ка полистать классика. В нем есть все, но почему-то нет ничего, на чем мы все подорвались.. ВТОРАЯ тема. И у Любы Рябовой, и у меня… Видно, что-либо трижды секретное. Заказ министерства обороны…
Классик ведь не имел советского «допуска-пропуска»… Мы – то – закрытая лаборатория. Сплошь тайны. Но, извините – Университет? Он открыт всем ветрам… И никто ничего не знает?
– Да хватит вам, честное слово! – Резко обрывает ее женщина с соседней койки. Отнюдь не старая женщина, эта соседка: глаза острые, молодые, а голова до последнего волоска седая. «Наша Лукерья!» сказала Тоня. Соседка не отвечала даже на вопросы сестер, и до сих пор лежала с невозмутимым видом.
– Если бы в учебниках про все было написано, так вас здесь бы не было. Заладили, как детишки: «Не знаю!» «Не знаю!» – передразнивает она тоненьким пищащим голосом.– Да какое вы имели право не знать, с чем работали! А еще все, как одна, образованные. Из университетов. А дурачка валяете!.. Значит, кто-то не хотел, что бы вы знали… Много будете знать, скоро состаритесь! Так они порешили. За вас, кроликов. Вон, посмотрите на меня, совсем в старуху превратилась, а мне еще и сорока нет. Что вы понимаете, кролики?!. Кабы мне было нынче столько лет, сколько вам, я бы от этих химий – ноги в руки и бежать. А вы все до поры чирикаете. «Ходит кувшин по воду, пока не сломается!». А я вот знаю, с чем работала… Подписку давала, все знаю и буду век молчать. Объяснили, с чем это едят… Да только бросил муж свою Лукерью Никитишну с ребятенком как раз, когда техникум химический кончала. Исчез. Сама голодная – ладно, а вот глядеть на свого голодного ребятенка?! Ну, и согласилась я на одну работенку, коли платили втрое….. вторая она тема, первая…
Резко отвернувшись к стене, она рыдает так, что от тяжести ее тела скрипит сетка под матрасом.
– Будь они прокляты, сукины дети, паразиты, убийцы! Что б их, скотов, разорвало, чтоб их дети передохли, как собаки… Чтоб…
Два санитара привычными ловкими движениями закрывают ей рот и нос резиновой маской, соединенной гофрированной трубкой с баллоном. Крики затихают. Мясистая, почти прямоугольная сестра взмахивает шприцом, как дирижерской палочкой, и через несколько минут Лукерья Никитична засыпает.
– Прекратить болтовню! – сестра обводит всех командирским взглядом и уходит.
Лукерья Никитишна после укола шевелит во сне по детски обиженными губами.. Галя закрывает лицо учебником Чичибабина. Я повернулась лицом к тониной кровати, вижу, как подрагивают ее закрытые веки. Значит, не спит.
– Который час?– спрашиваю я громко. Все молчат. Только тут замечаю, что в палате нет часов. – Где тут телефон?– кричу во весь голос.
– Чего орешь?! – заглядывает коридорная сестра.
– Мне надо позвонить домой.
– Домой?! – От удивления она вытягивается по стойке смирно.– Домой больным звонить не положено. Соблюдай общий распорядок. Руки в лоток, и прекратить разговоры!
Дверь за ней бесшумно закрывается.
Ко мне приближается, неизвестно откуда появившийся, белый халат на толстых раздутых ногах. Лицо цвета больничных стен, глаз нет. Не говоря ни слова начинает мять мой живот, приговаривая «нормально!.. Нормально!». Затем объявляет тоном следователя. – По поводу лекарств вам уже объяснили, – никаких анальгинов!
– Я всю ночь не спала от боли. Почему «никаких»…
– Двадцать раз вам не будут повторять! Спокойнее! Давление понижено,– Разве вас не предупредили: я ваш лечащий врач-дерматолог.. Ваше дело у меня. У вас токсический вирулезный дерматит. По моей линии все. – И белый халат пропадает мгновенно, словно проваливается под пол. Но на его месте, точно он вдруг вырос, оказывается халат с развязанными тесемками. Голос хриплый, старческий. Уши в седых волосках.
– Я ваш терапевт… вдохните… выдохните… вдохните поглубже… присядьте… – Лицо у старика такое напряженное, что мне хочется его успокоить: – С легкими у меня все в порядке. Только что прошла медкомиссию на химфаке. Лицо и руки болят адски, а в остальном, я – здорова!
– Да-да!…– проборматывет он и, достав какую-то маленькую трубочку, продолжает что-то выслушивать… – Да-да! – Будто я ничего ему не говорила. Или у него уши заросли? Продолжает и продолжает свое дело. Его фонендоскоп долго скользит по моей спине…
Старика-терапевта почти вытолкивают двое рослых мужчин, выделяющиеся своей подчеркнутой подтянутостью. Из-под халатов виднеется военная форма. Их сосредоточенность заставляет меня сжаться, на мгновение «забыть» о боли. Насторожиться.
– Вы военные врачи?