Люба
Шрифт:
— А ты у меня ничего, мамулька! — сказала Люба ободряюще, стараясь отогнать вдруг нахлынувшую щемящую нежность к матери.
Лицо у мамы еще не старое, доброе, наверное, ее любят дети, с которыми она занимается. Добрый человек — для других, к себе же безразличен, это тоже на лице написано. Красивое бы платье маме, прическу, эту самую косметику и немножко уверенности.
Подкрашивая, Люба в маминых чертах находила что-то свое: те же губы с ямочками, ровненькие бровки. Эх, крему бы тонального, затушевать усталость, бледность, немного розовой смуглоты на щеки, шею.
— Мамочка, купи крему тонального! — жалобно попросила
— А сколько стоит? — соглашаясь, спросила мама.
— Три рубля.
Мама только вздохнула.
Люба поднесла к ее лицу зеркало — гляди. Мама не просто смотрела на себя, она себя осматривал; каким-то особым женским взглядом, какого раньше Люба у нее не примечала.
В комнату заглянул отец.
— Вы что тут делаете?
Мама испуганно прикрыла лицо зеркалом, но Люба отняла зеркало, подняла маму со стула, подвела к отцу, спросила задорно:
— Узнаешь свою жену? То-то… Между прочим, мог бы маме и помаду импортную подарить, и духи хорошие. Чем мама хуже других?
— Кто сказал, что хуже? А если помада нужна или духи какие, пусть сама купит. Деньгам она хозяйка…
Люба решила из пуха, который бабушка начешет с козы в этом году, связать не кофточку ажурную для себя, как собиралась, а косынку маме на плечи, пушистую, с зубчиками, — белое всем к лицу, пусть ее мама покрасуется. Бабушка права: своими руками все-таки можно кое-что сделать.
Этот вечер только на мгновение сблизил Любу с мамой, порыв незнакомой ей прежде нежности испарился. В доме шла привычная жизнь: родители — сами по себе, Люба — сама по себе. Ежевечернее сидение с компанией — хоть на краешке, хоть часок! — стало потребностью. Люба все не могла понять, чего же не хватает в ней, почему она до сих пор для компании чужая. Не гонят, не обижают, иногда просто не заметят. Если бы не уходить ей так рано!
И вдруг повезло: родителей пригласили на какое-то торжество в заводской Дом культуры, пойти нужно было обязательно, так как отца собирались чем-то там наградить. Любе наказали не скучать, позвать Аллочку. Пообещала, но звать Аллочку не стала. Вот он, долгожданный вечер свободы, наконец-то ей не нужно мчаться домой к девяти, наконец-то она проведет с компанией весь вечер!
Она идет со всеми вдоль шоссе, правда, сбоку и немного сзади, но идет, и это главное. По ту сторону шоссе — жилой массив, их громадина дом как сверкающий зигзаг молнии, вокруг него дома-башни еще повыше. По эту сторону, где вышагивает компания, сразу от тротуара начинается огромный сад, оставшийся от совхоза, отброшенного разрастающейся столицей. Видно, сад собирались сделать парком: и аллеи проложены, и скамеечки поставлены, матово блестят фонари, но пока это доброе намерение охватило лишь прилегающий к цивилизации район, а дальше шли заросли, буераки.
Компания направлялась к неосвещенным дебрям, по пути приветствуя другие компании, клубящиеся вокруг лавочек: здесь друг друга знали, соблюдали правила общения. Законное место Любиной компании было свободно: четыре скамейки с гнутыми ножками, удобными спинками, задвинутые в тень раскидистой яблони.
Расселись, по кругу пошла бутылка с вином и пачка сигарет. У Любы не было желания пить. Но бутылка, переходя из рук в руки, вроде бы связывала их, соединяла. Все делались похожими: крикливыми, хвастливыми, что-то менялось в лицах, и лица эти не нравились Любе. Не хотелось, чтоб и она кому-то виделась такой — с глупой ухмылочкой, крикливым ртом, неуправляемыми руками… Но, выпив пару глотков, она уже не думала о том, как выглядит со стороны, веселилась вместе со всеми. А вот сигарету не брала. Может, и смогла бы закурить, не закашляться — все же немного потренировалась дома, а здесь ведь курили не дешевую «Приму» — импортные, те самые, что по полтора рубля пачка. Подумала: кто-то эти сигареты и вино покупал, платил за них, все брали легко, независимо.
Люба деньги уважала, доставались они не просто — хоть в бабушкином хозяйстве, хоть на работе у родителей — требовались труд и время. Видела она, конечно, и в школе, что у ребят деньги водятся и тратятся беспечно: на мороженое, пирожные, на те же сигареты. Сама Люба могла покупать лишь то, без чего не обойтись: книгу для занятий, готовальню, тетради. В кино сходить или в театр, если культпоход, ей тоже давали.
Водились деньги и у Аллочки, но ведь она в доме за хозяйку, ей и то купить нужно, и другое, Люба не замечала, чтоб Аллочка швырялась деньгами впустую.
Разговор в парке был более откровенный и громкий, чем во дворе, где все же оглядывались на окна и проходивших мимо взрослых. Говорили о дисках, обсуждали какую-то драку, последнее кино, детектив с выстрелами и ревущими мотоциклами, жестокими мужчинами, затянутыми в кожу, — тот же шлем, очки вместо лица. Как видно, это было идеалом компании — сила, скорость, беспощадный удар, чтоб смести с дороги препятствие, даже если это человек. В пылу разговора употреблялись хамские, привычные здесь словечки, они били Любу по ушам, но она подхихикивала, как все. Неловко, а не остановишься: рот уже независимо от тебя растягивается в ухмылку.
Вскоре Любе снова повезло: родители уехали к бабушке на субботу и воскресенье за картошкой и прочими припасами, дровишек напилить-наколоть, сена привезти с дальнего покоса. В другой раз Люба и сама рвалась бы с родителями: с друзьями старинными повидаться, помериться, кто как вырос да поумнел, на теплой печке, где каждая трещинка в трубе знакома, лениво поваляться, козу Туську старинным деревянным гребнем вычесывать, пироги с бабушкой затеять, кидать березовые чурки в пылающую печь, чтоб живое пламя опаляло лицо… Но будет ли еще такая возможность — на два дня бесконтрольно дома одной остаться?
Люба поняла: компания требует определенного уровня — знания дисков с записями модных ансамблей, умения легко включаться в разговор, острословить, быстро среагировать на чью-то реплику, ответить, не обижаясь на грубость. А главное, нужны деньги, хотя бы на мелочи: пепси, фанту, мороженое, сигареты. А игровые автоматы… Можно один раз, другой сделать вид, что случайно оказалась без денег, а дальше?..
Компания вынуждала к активности, иначе так и будешь в вечной униженности. Где взять денег? Попросить у бабушки? Но бабушка и так отдает все, что может. А где берут другие? Потершись около компании, она и об этом узнала. Самый примитивный и непопулярный способ, доступный в основном мальчишкам, — подбирать бутылки под кустами и в подъездах домов, разгружать вагоны. Но этот примитив для тех, кто не умеет проворачивать других делишек. Компания занималась перепродажей каких-то вещей (не отсюда ли и прозвище Анжелы?), какие-то общие деньги связывали лидеров, какие-то дела, в которые Люба не была посвящена.