Люби меня по-французски

Харлоу Мелани

Ха.

— И как называется твоя компания?

— «Девин Ивентс». Девин — моя фамилия.

Он снова мне улыбнулся, но эта улыбка была нежнее. Более восхищенная, чем забавляющаяся.

— Она тебе подходит.

В тот момент поезд прибыл на станцию, с ревом проехав по рельсам, румянец окрасил мое лицо. Я опустила глаза в землю. Какого черта? Он флиртовал со мной? Флирт разрешен в этой экскурсии? И то, как бьется мое сердце? Оно ощущалось огромным и неуклюжим в груди.

Там было только одно пустое сиденье, и Лукас жестом показал мне садиться. Он остался

стоять, и хотя поезд покачивался из стороны в сторону, он ни за что не держался, просто стоял в проходе с широко расставленными ногами и скрещенными руками. Я понятия не имела, почему это меня немного возбуждает, но чувствовала волнение внизу живота.

Хмм. Я думаю, у него на меня встает.

Ха-ха, встает на меня.

Отвернувшись, чтобы он не увидел улыбку, которую я пыталась скрыть, я ругала себя за грязные мысли. Прекрати это, Миа. И даже не смотри на его промежность. Не делай это, не делай это, не…

Я сделала это. Я ничего не могла с собой поделать.

Это не был долгий взгляд или что-то такое, это был больше мимолетный взгляд, и он ничего мне не сказал, но я все еще боялась, что он заметил. Я перевела взгляд на свои кроссовки.

Несколько остановок спустя, сиденье радом со мной оказалось свободным, и Лукас его занял.

— Так ты любительница кладбищ? Пер-Лашез было в твоем списке?

— Я не знаю, могу ли назвать себя любительницей кладбищ, но я уверена, оно было в списке. Напомни мне, кто здесь похоронен?

— Множество людей. Но имена, которые ты знаешь: Джим Моррисон, Эдит Пиаф, Шопен, Оскар Уайлд, Бальзак, Гертруда Стайн...

Я подняла брови.

— Я впечатлена, профессор Фурнье.

Он пожал плечами.

— Я любитель кладбищ. Я думаю, что они красивые и расслабляющие. Умиротворяющие.

Я обдумала это.

— Да, я понимаю.

— Я просто надеюсь, что оно не забито туристами сегодня, хотя… сейчас сезон.

— Мы ведь разрушаем твое душевное, презирающее условности равновесие, да?

Он стукнул мою ногу и наклонился ближе ко мне.

— Да, ты его разрушаешь.

— Ну, я постараюсь сдержать волнение, но не обещаю.

Наши лица были близко, почти нос к носу. Я задержала дыхание, когда его взгляд на секунду упал на мои губы. Иисус, он собирается поцеловать меня. Прямо здесь в поезде, он точно поцелует меня!

Но прежде чем я смогла решить, что я чувствую по этому поводу, он откинулся назад на свое сиденье.

— Ты не красишь губы блеском. Я заметил это прошлой ночью.

У меня заняло секунду, чтобы прийти в себя.

— Что? Ох, нет. Я не крашу, обычно.

— Мне это нравится. Я считаю, что блеск для губ — отстой.

— Ты так думаешь?

— Да. Он весь липкий и клейкий, остается на всей одежде, и я не знаю из каких, черт побери, токсичных химических веществ он сделан, но его никак не вывести.

Я сморщила нос.

— Да, я думаю, что в нем много опасных ингредиентов. Я больше люблю бальзамы для губ.

Лукас

наклонил голову и посмотрел на меня с подозрением.

— Приятно знать.

Бах-бах-бах — мое огромное сердце продолжало биться о грудную клетку.

Черт, это было официально — он флиртовал со мной, и мне это нравилось.

— Наша остановка. — Лукас слегка подтолкнул меня локтем, и я встала, но у меня не было его способности ровно стоять на ходу, поэтому, когда поезд резко повернул, я сразу упала вперед. Лукас легко поймал меня и притянул меня к груди. — Стой. Ты в порядке?

— Да, извини. Но я думаю, что мне нужно за что-нибудь держаться.

— Я подержу тебя. — Он развернул меня и держал за плечо, пока поезд не подъехал к остановке и двери не открылись. — Вперед. — Когда мы оказались на твердой земле, он отпустил меня.

И я вроде как не хотела, чтобы он это делал.

#

К большому ужасу Лукаса, на Пер-Лашез было много загруженных туристами автобусов. Нам удалось избежать толпы, так как мы пропускали могилы очень известных людей и просто бродили по грязной, выложенной булыжниками дороге. Я спросила, могу ли я где-нибудь получить карту или руководство «Кто и где похоронен», но Лукас настоял, что они нам не нужны. — Я был здесь много раз, — заверил он меня. — Давай просто погуляем, и если тебе интересно узнать что-нибудь, я расскажу тебе все, что знаю.

— Но я люблю карты. Я хочу карту. Мне нужна карта, — захныкала я.

— Нет, не нужна.

Я послала ему испепеляющий взгляд, и он поднял руки.

— Я знаю, что сказал, что не буду спорить с тобой, но давай просто попробуем сделать это по-моему, и если это не сработает, я обещаю, что куплю тебе карту.

Мысль о том, чтобы бродить по такому известному месту без гида, заставило мои ладони зудеть, но я подумала, что могла бы попытаться выдержать это ради Лукаса.

И на самом деле, я даже наслаждалась этим.

При отсутствии конкретного маршрута или графика, я обнаружила, что меньше спешила, чем обычно, когда осматривала достопримечательности и замечала то, что, вероятно, не увидела, если бы уткнулась носом в путеводитель.

И Лукас не преувеличивал — он смог рассказать мне множество историй о людях, похороненных здесь, были ли они музыкантами, актерами, писателями или политиками.

— Видишь вот эту? — он показал мне жестом на бронзовую статую мужчину, облокотившегося об могилу. — Самая лучшая история на свете.

Я остановилась перед ним.

— Правда? Кем он был?

— Он был французским президентом, который умер, пока его любовница делала ему минет. Его надгробная надпись по-французски: «Il voulait ^etre C'esar, il ne fut sue Pomp'ee», что означает: «Он хотел быть Цезарем, но закончил как Помпей» (прим. пер. имеется в виду Гней Помпей Великий). — Глаза Лукаса заблестели. — Или это может значить: «Он хотел быть Цезарем, но закончил сексуально-возбужденным».

Я ахнула и приложила руку ко рту.