Люби меня
Шрифт:
Я смотрю на нее непрерывно, оправдываясь перед самим собой тем, что якобы реально всего-навсего выполняю поручение Чары.
Это, безусловно, дичь. Полная, мать вашу, дичь.
Ведь в академии, когда взгляд тянется в сторону именно этой версии чокнутых Богдановых, я говорю себе, что это из-за ее ультрастранных тряпок в пол. Сложно такое чудо не заметить. Но, блядь… Если сейчас пуститься во все тяжкие – а я, сука, близок именно к этому? – то стоит признать, что так было только изначально. Первый, второй раз… Все следующие, едва поймав «изделие-Богданову №2» в поле своего зрения, я стопорюсь на ее лице.
Я не могу понять, что с ней.
Почему она улыбается так, словно мир вокруг нее вращается? Почему ведет себя так, будто мы в ее жизни – массовка? Почему кажется, что она сама под кайфом от этой жизни?
Почему каждый раз, как я ее вижу, меня будто из нутра выносит? Почему меня, мать вашу, настолько, блядь, сильно полощет? И самое главное… Почему эти ебучие ощущения мне нравятся?!
Я бы мог притянуть себе в оправдание то, что вставляет чисто ее непорочность. Но, блядь… Как объяснить то, что подобных реакций не вызывает старшая версия Богдановых? Почему именно эта?
Никаких ответов у меня нет. Я просто стараюсь это игнорировать. И очень даже успешно. У меня в жизни и без телок миллионы интересов. Тем более, зацикливаться на одной – это вообще не про меня.
Все идет нормально.
Пока она не надевает более-менее нормальное тряпье и не появляется у нас на вечеринке. Сука, вот какого хера? Зачем? Почему ей внутри своей секты не сидится? Или где она там живет? Кто ее сюда отпустил? Разве для них нахождение здесь не является грехом?
Еще и Чара… Гондон же! Удружил, блядь. Сам за этой своей Дикаркой таскается, как свихнувшийся, и мне буквально подсунул под хуй вторую.
«Как за своей…»
Клянусь, что уже собираюсь отвести от Богдановой взгляд и переключиться. Только в этот момент к ней сразу два кента подваливают.
Подрываюсь с дивана, не успевая думать. Пересекая помещение, такую агрессию невольно на лицо выливаю, что не только этих долбоящеров одним своим видом пугаю, но и саму Богданову. Пошатнувшись, будто мы столкнулись физически, резко прекращает танцевать.
Я машинально оцениваю пространство. Все нормально: не очень близко подошел.
Но она продолжает вести себя неадекватно.
Не знаю, чему их учат в этих общинах, но то, как Богданова на меня в этот момент таращится, в нормальном обществе, вроде как, является неприемлемым. Умышленно избегаю ее взгляда.
Только недолго.
В какой-то миг контакт случается без моего на то влияния. Я, блядь, просто втягиваю кислород и опускаю веки. Смеряю эту лилипутку презрением, а у самого… Сердце как-то странно дергается и ни с того ни с сего вдруг начинает тарабанить, как поезд в глубине длинного темного туннеля.
Оглушает. Рвет жилы и вены. Отбивает мышцы. Деформирует размякшую клетку грудачины.
Ничего подобного никогда, ни при каких обстоятельствах я не ощущал. А потому просто не понимал, как эти чувства классифицировать. Я еще не пил, а глядя Богдановой в глаза, вдруг показалось, что отравился чем-то смертельным.
«Как за своей…»
Незаметно совершаю вдох и с привычной иронией глушу всю эту хрень.
– Спокойно, Богданова. Это не пришествие Христа. Я тут, потому что Чара просил за тобой приглядеть. Можешь танцевать дальше.
Она отмирает. По крайней мере, начинает дышать.
– Вообще-то меня зовут Соня.
В этот момент она заражает меня еще и своим голосом. Не могу осмыслить, что не так, но ее интонации отзываются внутри меня, словно какая-то ультразвуковая хрень. И сердце снова заводится.
– Угу.
– А тебя как зовут?
Я лишь прищуриваюсь. Не собираюсь ей говорить, потому что это не ебаное свидание вслепую. Мне на хрен не нужно с ней знакомиться.
Похуй на ее имя… Конечно же, похуй.
Только вместе с этими убеждениями, моя засвистевшая резко кукушка вдруг начинает раскручивать мысль, что ее, казалось бы, обыкновенное имя является каким-то неоднозначным.
Особенным. Чувственным. Пошлым.
Я бы, конечно, с превеликим удовольствием трахнул эту Соню. Трахнул во все ее сладкие щели. А в том, что они исключительно сладкие, сука, сомнения не возникает.
Но, блядь… Я же не дебил. Знаю, что она вот так сходу не даст.
Ну, то есть… Не даст в принципе.
Такие целками замуж идут, чтобы потом несчастному, который ебанется ее окольцевать, изредка, сугубо под покровом ночи позволять разок-второй, за великую благодарность вмочить свой грешный хуй в ее священный грааль.
Так какого черта она здесь делает?
– Почему ты молчишь? Я спросила, как тебя зовут?
Да потому что мне похрен на то, что ты спрашиваешь. Потому что мне похрен, как ты на меня смотришь. И, безусловно, похрен, что ты обо мне думаешь.
Просто…
Говорят, у мужчин таким образом работает психика, что они у каждой женщины высматривают признаки интереса, получив которые, решают: делать ли шаг на сближение.