Любимая учительница
Шрифт:
И застонала наконец-то, не в силах сдерживаться.
— Кончай, давай до хаты доедем, — взревнул Давид, не отрывая дикого разбойного взгляда от моих закатившихся в наслаждении глаз, — неудобно тут!
Глеб резко выдернул из меня пальцы, так, что я опять застонала, в этот раз от огорчения, облизнул подушечки:
— Сладкая, бля… — и мазнул ими меня по губам.
— Сука ты, Шатер! — зарычал Давид и впился в мой рот зверски, слизывая с губ смазку и сопя, как медведь.
— Приехали! — Глеб торопливо выскочил на площадку, открыл дверь и прошел в квартиру.
Давид, так
Я была настолько взвинчена, настолько не в себе, что даже не обратила внимание на то, что все еще оставалась в сапогах.
Да мне никто и секунды не дал на размышление!
Пока Давид, стягивающий футболку и отбрасывающий ее куда-то в сторону прихожей, пожирал меня бешеным плотоядным взглядом, Глеб, у которого были спортивные шатны на резинке, которые достаточно было только приспустить, просто оттеснил его в сторону и, хрипнув невозможно повелительно:
— Я сначала! — навалился на меня своим немаленьким телом.
Сразу заслоняя собою весь мир, все пространство вокруг, огораживая меня своими руками, губами, бешено пробующими каждый сантиметр уже горевшей от возбуждения кожи, жесткими пальцами, дорывающими остатки белого платья, оставляющими меня совершенно голой, беззащитной перед захватчиками, глазами, серыми, острыми, как стрелы, с черными дулами зрачков, убивающих наповал, насмерть, окончательно, бесповоротно.
Я не поняла, в какой момент он оказался во мне, просто внезапно стало еще жарче, острее. Неожиданная боль от проникновения переплавилась в жестко-мучительное удовольствие, накатывающее волнами после каждого грубого подчиняющего толчка. Я запрокинула руки назад, пытаясь ухватиться за простынь, за спинку кровати, и неожиданно находя не опору, а повод для окончательного прыжка в бездну.
Потому что Давид оказался совсем близко, совсем рядом, поймал мои бестолково хватающие воздух пальцы и положил их на свой огромный, горячий член. И сжал, аккуратно водя вверх и вниз.
Ему не нужны были мои усилия, он все делал сам. Только пальчики мои наглаживал и стонал сквозь зубы, ругался по-своему, гортанно и грубовато, и я, не понимая его слов, только заводилась еще больше. От ощущения горячего члена в ладони и не менее горячих пальцев, руководящих моими движениями, от бешеного черного взгляда, то на моих губах, то на моей руке, совершающей поступательные движения, жадных острых глаз Глеба, не отрывающихся от моего лица, от его жесткого тела на мне, от его грубых мощных толчков внутри.
Это было до такой степени невероятно и в то же время правильно, что я отпустила все внутренние оковы, до сих пор, оказывается, сдерживавшие меня, и полетела по волнам невозможного, беспредельного удовольствия, прямо в финалу, разрывающему в клочья, уносящему так далеко, что возвращение назад ощущалось болезненной пыткой.
Глеб догнал меня буквально в полете, вцепившись зубами в многострадальное плечо, а рядом глухо зарычал Давид, кончая и заливая мои пальцы спермой.
И потом, пока я лежала, придавленная мощным телом к кровати, и пыталась прийти в себя, он взял мою ладонь и провел ею по раскрытым в стоне истерзанным губам.
— Девушка! Девушка! — я вздрогнула, просыпаясь, уставилась на водителя с непониманием, — с вами все в порядке? Стонете так, словно вас избивают…
— Да… — голос у меня с ночи еще не приешл в норму, как и горло, поэтому вышло хрипло и в высшей степени неприлично, — спасибо… Кошмар приснился…
И стала смотреть в окно, стараясь не обращать внимания на озадаченный пристальный взгляд водителя в зеркале заднего вида.
Кошмар… Сладкий, дурманный кошмар…
От которого ноги дрожат и тело томится в ожидании…
Продолжения кошмара.
Глава 16
— Тань, это даже не смешно уже, — я отвела трубку подальше от уха, а затем вообще положила на стол, поставив на громкую. И продолжила заниматься домашними делами, особо не вслушиваясь в Юркины возмущения. Только угукала или мычала в нужных местах. Ему хватало для обратной связи. — Ты пропадаешь на сутки. Я звоню, звоню, звоню… Я уже готов был все бросить и вернуться обратно! Вдруг с тобой что-то случилось? Ты же глупая у меня! А тут ты объявляешься, и как ни в чем не бывало! Все в порядке! В каком, блин, порядке у тебя все? Куда ты пропала? Ты где вообще сейчас?
— Дома. Прибираюсь.
— А чего голос такой сиплый? Ты плакала? Тань! Отвечай!
Вот что отвечать ему? Нет, не плакала, кричала всю ночь, потому что меня двое моих студентов трахали так, что сегодня еле ноги свела? Интересно, он сидит? А то вдруг упадет, услышав такое от скромницы-Танюши? И вообще, сил разговаривать нет совершенно. Не успела домой зайти. Даже сапоги эти проклятые не успела снять!
— Юр, я устала, давай я наберу тебе позже?
— От чего ты устала? Утро субботы! Ты где была, Тань? Что случилось? Я чувствую, что ты чего-то недоговариваешь!
Чувствует он… Ну, вообще, у Юрки чутье очень хорошее, срабатывает четко и точно, практически не ошибаясь.
— Юр, да все хорошо со мной! Как ты сам-то? Как День учителя?
— Нормально. Познакомился с интересными людьми.
— Мммм… И как его зовут?
— Да о чем ты вообще?
— Да о том же. На уровне?
— Тань, ты не увиливай! И не переводи стрелы!
Догадливый какой…
Надо собраться и быть как можно более убедительной. А то с него станется примчаться и играть на моих нервах, пока не вытащит всю информацию о случившемся. А я пока даже себе не могу в голове уложить ситуацию.
Я села на пуфик, как была, в майке, пахнущей Давидом, неснимающихся сапогах и без трусов. Поймала свое отражение в зеркале напротив. Прекрасно. Просто потрясюще. Как назло, поднимаясь, встретила аж трех соседок-бабок, в это раннее утро куда-то наладившихся с тележками. Теперь мнение обо мне, как о проститутке, будет окончательным.
Выдохнула, собираясь с силами.
— Юр. Все у меня хорошо. Я просто была на пробежке. Вот и устала. Отдохну и перезвоню тебе. Не переживай.
— Какая, нафиг, пробежка? Ты что, мать, решила здоровый образ жизни вести? И без меня?