Любимая ведьма герцога

Рябинина Татьяна

Я почувствовала, что краснею, выхватила у него плащ и набросила на плечи, говоря себе: это просто тряпка. Теплая тряпка.

— Лучше б вы ту лошадь поймали, — проворчала я, когда мы уже подъезжали к городу.

Это только в кино и на картинках герой красиво везет героиню на коне перед собой, и оба счастливо улыбаются. Да ничего подобного! Сидеть на холке без седла или подушки, хоть боком, хоть передом — то еще удовольствие. И улыбка будет, как у той страдалицы, которую Иван Царевич на известной картине везет, сидя верхом на сером волке. Самой сесть в седло,

а мужчину прогнать назад, на поясницу лошади? Далеко не все они умеют ездить без седла так, чтобы не повредить анатомию. В итоге сзади ехала я. Подоткнув под себя платье и плащ и уцепившись в Тэрвина мертвой хваткой.

— Джен, мы о тебе беспокоились, — возразил он. — Не до лошади было. Потерпи немного. Мне интереснее другое — что в городе. Может, нам туда и ехать нельзя.

— Оставайтесь здесь! — Кай не предложил, а едва ли не приказал. — Узнаю и вернусь.

Он ускакал, а мы с Тэрвином остановились на опушке небольшой рощи, откуда были видны городские стены. Сели на поваленное дерево, и он крепко меня обнял. Мы не виделись — сколько, месяц? Или больше? Но какие там страсти-мордасти, сейчас хотелось только одного: сидеть вот так и не шевелиться. Чувствовать, что он рядом — уже достаточно. Мы даже почти не разговаривали. Все — потом.

Наконец Кай вернулся. С обычным бесстрастным выражением, по которому невозможно было что-то определить, пока он не заговорил.

— По крайней мере, этот город — наш. Полностью. Местный правитель и его подручные схвачены и заперты во дворце. И Гирмас тоже в наших руках. Пожалуй, стоит его казнить побыстрее, пока эшафот еще не разобрали.

— Не думаю, что это хорошая идея, — возразил Тэрвин.

90.

— Может, тогда пожалеть, простить и отпустить? — повернулся к нему Кай. — Надеюсь, тебе известно, что я не человек? Мне ваша человеческая логика не всегда понятна.

— Известно, — Тэрвин пожал плечами. — Никто не собирается его прощать и отпускать. Но казнить немедленно, без суда — значит, сделать из него страдальца и мученика. Ты ведь участвовал в организации восстания, должен понимать, сколько у церкви сторонников. А еще больше тех, которые за все эти годы так и не определились, на чьей стороне. Но легко могут определиться, если главу церкви — а Гирмас сейчас фактически ее глава — вот так взять и убить. Хочешь, чтобы Марна на долгие годы погрязла в междоусобной войне? Нет, Чарвен, мы будем его судить. Публично. Чтобы все знали, за что казнят.

— Ты тоже так считаешь, Джен? — Кай перевел равнодушный взгляд с него на меня. — Возможно, вы и правы. Но мне этого все равно не понять.

Чтобы попасть во дворец правителя, нам пришлось проехать через рыночную площадь, уже опустевшую. Выглядела она так, словно по ней прошел разрушительный смерч. Обломки оружия, обрывки одежды и конской сбруи, кровь на булыжниках. С краю, укрытые мешковиной, лежали тела погибших. Меня снова замутило.

Что поделаешь, борьба за власть без жертв не обходится. Это слишком взрослые игры, чтобы быть безопасными. И если бы помощь не подоспела вовремя, нас бы сейчас уже отвезли на местное кладбище, в общую безымянную могилу. Причем тела и головы отдельно.

— Я думала, ты вообще из Марны уехал, — сказала я Каю. — В Тагру, например.

— По правде сказать, собирался. Не хотел тебе мешать. Но… неважно. Я все время был в Ниате. А когда узнал, что вы в тюрьме, приехал сюда. Здесь собралось много ваших людей. Сначала думали напасть на дворец и освободить вас, но все-таки он хорошо укреплен. Тогда решили дождаться казни. Достаточно убедительное событие для общего восстания, по всей стране. Как видишь, получилось.

— Сартис — это всего лишь один город, — вмешался Тэрвин, невольно вынужденный слушать наш разговор. — Как еще все сложится в других местах, особенно в столице?

— Главное — хорошо начать, — невозмутимо ответил Кай.

Во дворце нас встретил Хеллай — с лицом таким мрачным, что внутри все оборвалось.

— Что такое, отец? — испугался Тэрвин.

— Медор ранен. Тяжело. Умирает. Но, может, ты успеешь, Дженна…

— Где он? — я уцепилась за рукав Хеллая.

— Джен! — Тэрвин точно так же схватил за рукав меня. И повернулся к отцу. — Она беременна!

— Вот как… — Хеллай поцеловал меня в лоб. — Ну что ж… тогда ты сможешь хотя бы попрощаться.

Мы поднимались по лестнице, и я едва видела, куда иду: глаза застилали слезы. Да, он был не моим отцом — отцом настоящей Дженны. Но за эти годы я полюбила его как родного. И, возможно, могла бы вылечить, но понимала, что наверняка причиню вред ребенку. Это не уставшую лошадь подбодрить.

Медор лежал без сознания на кровати в большой комнате круглой башни, и я вспомнила, как вот так же пришла к Хеллаю, погруженному в колдовской сон.

Промелькнула мысль: я же правда могу его спасти… и, если что, у нас с Тэрвином будут другие дети, мы ведь так молоды…

Ты уже потеряла одного ребенка, сказал холодный трезвый голос, хочешь еще?

Боже, ну почему я должна выбирать — хотя выбор очевиден? Это не дар, это проклятье!

Я даже дотронуться до него не могла. Стояла рядом с кроватью и смотрела сквозь слезы, а Тэрвин обнимал меня за плечи. Тут же суетился лекарь в черном одеянии, еще какие-то люди. И я знала, что все они наверняка ждали от меня чуда, но…

Скрипнула дверь, и тоненький девчоночий голосок попросил жалобно:

— Разрешите мне… попробовать?

Самира?

Она подошла к кровати, села на край, взяла Медора за руку, и уже спустя несколько минут его бледное, как бумага, лицо чуть порозовело.

Какое счастье, что дар целительства не настолько редкий, как завеса!

— Можно мне тоже… куда-нибудь лечь? — всхлипнула я, из последних сил цепляясь за Тэрвина.

Медор хоть и не быстро, но поправлялся. Самира еще лежала в постели и отчаянно капризничала, но ей тоже стало лучше. Зато я чувствовала себя ужасно. Тошнило от еды, от воды, от любого сильного запаха, от слабости темнело в глазах. И все-таки я героически вставала и даже выползала в сопровождении Тэрвина в сад.