Любимая
Шрифт:
— Это тот самый эскорт, которым Воха управлял? — вспомнила я разговоры о новом бизнесе, который велись в особняке Брюха в начале апреля.
— Да, — говорит Саня, — тот самый.
— И что? — я уже догадывалась, о чем услышу дальше, но приятели не спешили с ответом. Я уже давно заметила, что те, кто сделал карьеру в нелегальном бизнесе, ведут себя почти всегда слегка параноидально, будто бы на них наставлены полицейские микрофоны. Впрочем, нередко так оно и было: Вохин эскорт прослушивался в течение трех месяцев, причем, слушали одновременно диспетчерскую,
Мы сели за столик в летнее кафе неподалеку.
— Пасть раскрыл друг Воха, — сказал Альбинос. — Когда услышал, что ему пятнашка клеится.
— Вот сука!
— Потом его убедили не давать показания, — сказал Саня. — И он сейчас вроде как нормальный. Но менты роют под шефа, прослушивают всех, с кем он связан, запрашивают израильтян, — уж очень хочется им не отпускать с крючка такую рыбу.
— Мне можно с ним увидеться? — спросила я.
— Конечно.
— А кто его защищает?
— Об адвокате позаботились немецкие друзья, — сказал Альбинос. — Ты же знаешь — у шефа везде были связи.
— Я пойду к нему завтра утром, — заявила я.
— Завтра нельзя — количество свиданий в день ограничено, — покачал головой Альбинос. — То есть, только одно разрешается.
— И кто на очереди?
— Ну, эта, Лика, — неохотно сказал Саня. — Она вроде как на четвертом месяце…
— Все–таки успел старый конь засеять пашню, — рассмеялась я, чтобы скрыть нервный спазм, больно кольнувший изнутри. Даже не думала, что это будет так обидно — узнать, что никогда не станет твоим человек, который и не любимый вовсе. — А послезавтра у него свободно?
— Нет, — покачал черной гривой Альбинос. — Все занято на неделю вперед. Послезавтра он работает с адвокатом — это считается тоже как визит. Потом термин у сестры, ты знаешь ее, Маргарита, она прилетела из Тель-Авива вчера. Дальше кое–кто из серьезных франкфуртских людей хочет с ним перемолвиться. Потом будет один друг из Москвы, Гога, он специально прилетает на день. Потом я, дальше снова адвокат, и там уже судебное заседание.
— Его могут выпустить на суде?
— Адвокат говорит, что вряд ли, — опустил тяжелую голову Альбинос.
— А ты? — спросила я Саню. — Тебя почему нет в списке?
— Я сваливаю в Москву, мать, — ответил Саня. — Вечерним рейсом.
— Отчего такая срочность?
— Ну, мы говорили же, что копают всё, что могут, во всех странах, с привлечением Интерпола, — сказал Саня. — А я только–то из обетованной слился, где надо мной следствие висит. На хрен я буду усугублять им картину своим присутствием? Вот Альбиносу удалось сухим выйти из передряг — он тут в Германии спокойненько все порулит.
— А что Лохматый? — спросила я.
— Ничего, сидит, — отозвался Саня. — Надеюсь, откинется на полсроке, годика через три.
Он посмотрел на часы.
— Скоро пора в аэропорт, — вздохнул он.
— Я тебя
— Я вообще пустой, — зло сказал Саня, подкидывая маленькую барсетку, с которой он пришел. — Этот вот не дал из Вены барахло забрать, — Саня ткнул пальцем в Альбиноса, — и у меня вообще ни хрена нету, даже белья свежего.
— Вы что, из Вены тоже удирали?
— Не болтай глупости, мать, мы на «Ауди» шефовском Лику привезли на завтрашнее свидание, — сказал Саня. — В дороге узнали кой-какие новости. И сразу же я взял билет на сегодня.
— А что Алена? — вспомнила я.
— Ничего, сидит себе дома, ждёт.
— Заберешь её в Россию?
— Не знаю, — пожал плечами Саня. — Сначала самому бы определиться.
— Что ты будешь в Москве делать?
— Найду что–нибудь.
Внезапно мне захотелось рассказать ему о своем полуподвале на Огородном проезде, и о том, что он бы мог сменить вечно больного Бориса Аркадьевича на должности директора. Я знала Саню достаточно хорошо, доверяла ему, и к тому же была обязана своим спасением из лап сутенера Владимира. Но, в конце концов, это еще следовало обдумать — не хотелось мне принимать скоропалительное решение по такому важному поводу. А может быть, полететь вместе с Саней? Машину я все равно отдавала хозяину, и больше в Европе у меня нет никаких дел… Я сказала:
— Возьмешь мой чемодан, хорошо?
— И что я с ним буду делать?
— Передашь… — я задумалась, — моей подруге. Ее зовут Маша, и вот запиши телефон.
— Она на машине?
— В смысле, встретит ли в аэропорту?
— Ну да.
— Сейчас узнаем, — я знала, что раньше у Маши не было машины, однако ей всегда хотелось ею обзавестись. Чем черт не шутит: должно же хоть что–то в ее жизни произойти хорошее?
— Алло, Маш, это я, — произнесла я в сотовый, будто мы только недавно расстались.
— Сонька, ты? Где ты? Что за номер странный высветился? — Машкин голос был упругим и теплым — я вздохнула с облегчением.
— Я во Франкфурте, у меня все хорошо, — сказала я. — Тут ночью один хороший друг прилетает в Москву, можешь его встретить?
— В Шереметьево, что ли, ехать?
— А ты без машины разве?
— Какой машины, ты что, бредишь?
Я опять вздохнула, уже без облегчения.
— Тебе это действительно нужно? — спросила Маша.
— У него большой чемодан моих вещей, — сказала я.
— От кутюр? — стебалась Машка. — Дашь поносить?
— Ладно, извини, — я собралась отключиться.
— Вообще–то я могу Юлика напрячь, — вдруг сказала Маша. — Когда бойфренд прилетает? Говори время и номер рейса.
— Спасибо, Машка, — сказала я. — Только никакой он не бойфренд. У него жена с ребенком. Ждите его в кафе там, в центре зала для вылетов, хорошо? И скинь, пожалуйста, мне сообщение, когда вы встретитесь.
Маша пообещала и тут же спохватилась:
— Ой, а как я его узнаю?