Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС
Шрифт:
В деревне русские крутили дьявольскую пляску, заняли все фермы. Нас оставалось человек пятнадцать, зацепившихся за северную часть деревни, на краю леса. Я смог чудом дотащить туда свой телефон, по-прежнему целый и невредимый. Среди этого грохота я позвонил в штаб:
– Советская пехота наступает со всех сторон. Фронт полностью сломан. Верьте или не верьте этому, но здесь сорок танков. Нет ни одной пушки, чтобы закрыть лес. Русские танки сейчас туда войдут. Вы понимаете?
Чтобы ответить мне, нашлось только одно слово:
– Держаться!
И
В восемь часов вечера мы были еще вчетвером. Мой телефон погиб только что. Всякая связь была окончательно потеряна. Много танков устремилось на нас, чтобы преодолеть первый заслон на пути в лес. Мы пожертвовали последним фаустпатроном, остававшимся у нас. Это в то же мгновение стоило нам разрыва танкового снаряда прямо перед нами, который свалил одного из трех моих уцелевших солдат и ранил другого.
Я должен был попытаться любыми средствами собрать моих солдат, рассеянных в сосняке. Мой шофер подтащил раненого и убитого к моему «Фольксвагену», замаскированному в кустах. Через хрустящий и трещащий сучьями и пулями лес мы добрались до одной деревни на опушке в пяти километрах к северо-западу.
По дороге мы не встретили ни одного поста, ни одной противотанковой засеки. Несмотря на неминуемую опасность, для противника все было чисто и свободно.
Деревня вытянулась на один-два километра и была полна оборудованием для полевых госпиталей и штабными всех рассеянных частей. Никто ни о чем не догадывался. На каждой ферме с аппетитом ели вкусную пищу, на столах дымился суп.
Мне хотелось еще надеяться, что советские танки не пройдут через этот большой незнакомый лес ночью. Густыми хлопьями начал падать снег. Что стало с моими солдатами? Как они, рассеянные среди этих сосняков, выйдут из этой бойни? Дойдут ли они вовремя до поселка Аугустенвальде по ту сторону леса, где я дал приказ офицерам собрать своих солдат, если в темноте танки отрежут нас друг от друга?
Я представлял, как они по компасу идут через этот сосновый лабиринт многие десятки километров. Потом передо мной опять являлись танки со своими огромными фарами. Где они были теперь?
Аугустенвальде
Было одиннадцать часов вечера. Бой был в разгаре, создавая большой шум, но мы не впервые переживали такую бурную ночь. Мы хотели, отдохнув несколько часов, добраться на рассвете до Аугустенвальде, затем до Альтдамма, где в соответствии с полученным приказом из корпуса должны были перегруппировать остатки нашей дивизии.
Снег валил еще гуще. Уже несколько раз входил шофер, говоря, что пули рикошетят в стену. Я позволял им рикошетить, раз уж это им нравилось.
Рядом с нашим домом раздался мощный рев. О, мы знали этот трагический рев. Только танки могли реветь так сильно и глухо. Я прыгнул к двери. На въезде в поселок, как розовые языки, светились вылетавшие снаряды. Танки прошли уже пять километров леса!
На
Но не было ни малейшего сомнения, что скоро весь этот восточный базар будет разметен в клочья. Советские танки ломились в эту кучу, был слышен их ужасный рев.
В своей машине мне удалось пробраться к заснеженным полям. Проехав по ним, мы добрались до автострады раньше русских. Позади нас были сплошные розовые сполохи, выстрелы и разрывы снарядов советских танков. Какое сопротивление могла оказать им эта смешанная и суматошная орда врачей, шоферов, поваров и писарей, бежавших наугад в ночи?
Большие грузовики штаба корпуса, почуяв неладное, исчезли четверть часа назад. Все остальное войско было обречено, без всякой надежды. Я бы не дал ни пфеннига за судьбу сотен машин, сгрудившихся в ложбине, куда яростно рвались танки Советов.
По автостраде протянулся этот все более и более ужасный горемычный кортеж. Десятки тысяч женщин и детей стояли в заторе в своих несчастных повозках, покрытые свежевыпавшим снегом. Некоторые из них растерянно смотрели в пылающие небеса. Они ждали. Скоро танки противника доберутся до них. Казалось, что они ничего не понимали. Глаза у них были пустыми. Волосы и полузакрытые глаза больше не шевелились.
Я прилег в одном заброшенном доме в нескольких километрах оттуда среди бесформенной груды солдат.
На рассвете я еще немного, насколько мог, прошел в сторону русских, чтобы подобрать кого-нибудь из своих солдат, кто, возможно, задержался из-за поломки транспорта. На автостраде все было тихо. Скорее всего, русские совершили обходной маневр, чтобы продолжить наступление наискосок через лес. Но эти леса вряд ли были проходимыми. Я с трудом представлял, как могут отважиться танки на то, чтобы пройти сквозь деревья, по этим песчаным лесным дорогам, настолько узким, что всего несколько противотанковых пушек могли бы наверняка приговорить их к уничтожению. И тем не менее советские танки должны были быть где-то поблизости. Но их не было на большой дороге.
В десять утра я прибыл в Аугустенвальде. Этот поселок находился на северо-западном выступе леса, в дюжине километров на восток от Штеттина. Он казался настолько защищенным лесным массивом, что подразделения армейского корпуса вчера вечером остановились там.
Я направился к генералу. Начальник штаба, полковник Бокельсберг, привязанный к своему телефону, делал мне отчаянные знаки. Он тыкал пальцем в карту по мере того, как докладывал. Затем он вытер лоб и сказал:
– Все кончено.