Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС
Шрифт:
Надо было обязательно очистить эти высоты, свергнуть оттуда этих дьяволов, как говорили в отряде. Одна из наших рот отлично реализовала это, отбросив русский батальон со всем его вооружением.
Но мы дорого заплатили за эту контратаку. Гранатой был убит национальный руководитель рексистской молодежи и судья Джон Хагманс, бывший студент-коммунист Брюссельского университета, обратившийся в нашу веру и ставший глашатаем величия наших старых Нидерландов и эпическим проводником, страстно любимым новым поколением.
Джержаков был освобожден лишь частично. Каждый
Но большинство этих снайперов-древолазов были неуловимы. Одной дюжиной они тормозили любое наше выдвижение. Невозможно было сделать и десяти шагов на полуоткрытой местности. Джержаков был окружен этими стрелками, необыкновенно ловкими и очень ценившими свои пули.
Однако это неприятное обстоятельство не могло изменить главного: Джержаков был спасен, русским не удалось отбить этот проход, необходимый для их контратак.
Мы были единственными, кто сохранил выдвинутую в юго-западные кавказские леса позицию. В остальных местах повсюду было отступление. Джержаков остался как таран, вбитый в советские боевые порядки. Именно здесь в октябре было предпринято последнее наступление на Западном Кавказе.
Наша дивизия скатывалась к югу. Мы участвовали в этом продвижении после того, как нас укрепили частями дивизии СС «Викинг». В конце августа в один солнечный день мы оставили могилы наших убитых и отдельными отрядами осторожно двинулись через дубравы на запад, где еще бродил враг. Наша группа наткнулась на длинную цепь советских солдат. Их было больше, чем нас. Они прошли по гребню в нескольких метрах над нашими головами, не догадываясь о нашем присутствии в кустах.
Через два часа марша мы дошли до маленькой деревни, что протянулась золотистым пятном между двух больших синих гор: это была станица Кубано-Армянская, большой населенный пункт на расчищенной в кавказских джунглях и удобренной в царские времена перегноем земле одним племенем беглых армян. На бревнах перед хатами неподвижно сидели похожие на странного вида призраков мальцы со сливового цвета лицами, с маленькими головами беспокойных филинов.
Армения
Сентябрь 1942 года был месяцем затишья для дивизий, сражавшихся на Западном Кавказе. Немецкое наступление во второй половине августа провалилось из-за недостаточного количества войск, требовавшихся для того, чтобы открыть проход и обеспечить необходимый контроль завоеванных зон в лесах, это было наступление в пустоте. Но этот легкий марш закончился. Враг терпеливо подождал, когда мы пройдем тысячу двести километров и завязнем в джунглях, чтобы нанести ответный удар. Когда мы были зажаты в горных теснинах и ущельях, отрезанные от наших тылов километрами мрачных лесов, вот тогда и началась жестокая, дерзкая, часто невидимая и всегда смертоносная партизанская война.
Надо было отступать во многих местах. Затем надо было ждать подхода
Вот мы и ждали. Армянская станица Кубано-Армянская была захвачена одной из наших рот в тот же день, когда мы штурмом взяли Джержаков. Враг не оказал сопротивления, позволив оттеснить себя за опушку. Фронт стабилизировался на границе леса.
Мы никогда не видели подобной деревни. Избы не были приклеены к земле, как в степи. Они держались на мощных сваях из-за боязни диких зверей, что, выходя из леса зимой, бродили и разбойничали в долине. На высоте этих свайных построек армяне были в безопасности. Хлева были на высоте пяти метров. К домашним животным меры предосторожности были большими, чем к женщинам и детям.
С большим трудом скот поднимали в эти хлева, где он проводил снежные месяцы в спокойствии, тогда как у подножия выли орды голодных волков.
Жители в точности сохранили нравы народностей Малой Азии. Женщины были с черными как уголь большими глазами, вытянутыми как миндаль, как это можно видеть на керамических изделиях острова Крит. Они жили среди миллионов мух, часами вращая пальцами ног тонкостенную вытянутую бочку, полную молока и подвешенную на веревке к потолку. После полудня такого действия они вытаскивали из сосуда полудикое масло. Это было молоко буйволиц, медлительных спутниц огромных черных быков, чьи шеи висели до земли, как змеи боа.
В деревне выращивали все ту же кукурузу, блестящие початки которой крестьянки сушили на земле, прежде чем освободить их от мягкой лиственно-волокнистой оболочки.
Пейзаж был еще более впечатляющим, чем в Джержакове. Когда мы спускались с дозорного рейда на исходе дня, мы вынуждены были останавливаться раз двадцать, настолько великолепие неба и гор поражало нас.
Горы вставали ярусами, у каждой был свой цвет, переходящий от золотого и красного и от красного к пурпурному и фиолетовому. Большие громады скал против света были уже черными, но какой-то мягкой черноты, похожей на бархат.
Кубано-Армянская в глубине долины погружалась в синеватый полумрак. Белые шлейфы нескольких вечерних огней еще плавали над трубами.
Мы спускались медленно, не переставая смотреть на ослепительные цвета, что обрамляли скалы и деревню, которую окутывала синяя тень.
Чтобы дойти до КП 97-й дивизии, надо было преодолеть километров пятнадцать по вершинам гор. Я ехал на невысоком русском коне, который цеплялся, как горный козел, за самые узкие выступы. Глубокие пропасти впечатляли. И в конце – завершающая панорама: гигантский провал, обставленный скалами в тысячу метров высотой. В самой глубине светился квадрат желтого цвета. Вот там и была деревня.
Чтобы добраться туда, надо было идти час. Конь впечатывал свои копыта в скалы, как крюки. Потом мы подходили к бледно-зеленому потоку, бурному и ледяной свежести.
Вскоре связь стала невозможной. Красные, видя, что наш напор спал, перешли от обороны в наступление, но не бросив против нас целые батальоны, как в Джержакове, а просачиваясь малыми группами через дикие леса, где вековые дубы, сломанные ураганом, переплетали свои почерневшие стволы, где темные заросли были готовы для засад.