Любимые забавы папы Карло
Шрифт:
– Ну… да, конечно, так, – ответила я, плохо понимая, куда он клонит.
– Значит, я прибыл к месту аварии на «Жигулях», – вещал дальше муж, – ты помяла крыло, раздолбасила фару, расплакалась, разнервничалась…
– Я? Стала лить слезы на проспекте из-за такой ерунды?
– …позвонила мне, – не останавливался Куприн, – я, естественно, бросил все дела и кинулся тебе помогать, позвал Юрку и Игоря. А раз приехал на «Жигулях», то на них мне и уезжать, логично?
– Логично, – как робот-автомат подтвердила я.
– Очень хорошо, что ты правильно оцениваешь ситуацию, – кивнул Олег, заводя мотор, – мне еще потом куча
– Олег! – заорал Юрка. – Хватит жену утешать, еще брюлики ей за глупость купи!
– Все, стартуем, – отозвался муж и газанул.
Я осталась с раскрытым ртом в полном обалдении. Ну не дура ли! Решила, что муж поведет меня в кино, попытается таким образом извиниться за свое гадкое поведение в кафе. И что на самом деле?
Между прочим, я направлялась вовсе не домой, а в Марьино, туда, где прописана Василиса Лапина.
Нужная улица оказалась не в Марьине, а в Капотне. Серо-желтая пятиэтажка уютно расположилась среди не по-московски буйнозеленых деревьев. Я вошла в подъезд и обрадовалась, квартира Васи располагалась на первом этаже. Ткнув пальцем в кнопку, я неожиданно ощутила жуткую усталость. Как быстро, однако, человек привыкает к хорошему, ездила я всю жизнь на общественном транспорте, и ничего, потом пересела за руль и поняла, вновь временно оказавшись в подземке, какое же это утомительное занятие – катить сначала в душном, переполненном народом вагоне, а потом на маршрутке.
– Вам кого? – прозвучало из-за створки.
– Лапину можно?
Загремел замок, на пороге появилась женщина лет шестидесяти.
– Ну я Лапина. А в чем дело?
– Мне нужна Василиса Семеновна, – сказала я и быстро добавила: – Наверное, она ваша сестра?
Мой совет, если встречаешь знакомую, с которой не виделась лет пятнадцать, а она, справившая пятидесятый юбилей, толкает перед собой коляску, смело говори: «Как на тебя дочка похожа!»
Ежу ясно, что младенец ее внучка, но ведь как приятно бабушке услышать подобное заявление. Поняв, что их считают молодыми, женщины делаются добрее и охотно идут на контакт.
Но Лапина даже не улыбнулась.
– Я Анна Сергеевна, а Василиса моя дочь, покойная. Что у вас за дело к умершему человеку?
– Василиса скончалась? – ужаснулась я. – Когда? По какой причине?
Анна Сергеевна перекрестилась.
– Тридцать первого декабря прошлого года, аккурат в праздник!
– Боже мой! Под машину попала?
– Нет, – покачала головой мать, – пошла на чердак белье развешивать, у нас там веревки, и упала из окна. Хотела раму отворить, встала на подоконник, ну и конец! А вы кто?
Я с трудом пыталась прийти в себя.
– Извините, бога ради…
– Господь простит.
– Я не знала…
– Все в руках божьих.
– Еще раз простите, а где ее муж, Михаил? Он случайно не тут живет?
Зрачки Анны Сергеевны стали узкими, как у кошки.
– Михаил… А! Зачем он вам?
– Ну… так! Очень нужен.
– Входи, – неожиданно пригласила Анна Сергеевна, – босоножки снимай, чисто у меня. Комната слева, сюда.
Я вошла в длинное прямоугольное помещение и невольно попятилась. Повсюду со стен смотрели иконы, их было очень много, светлых и темных, перед
– Лоб не крестишь, потому что не воцерковлена или веры иной? – строго поинтересовалась Анна Сергеевна.
Я моментально неумело сложила пальцы щепотью и осенила себя крестным знамением. В нашей семье нет икон, мы с Томочкой истинные дети эпохи социализма, атеисты не по убеждению, а от вдолбленного с ясель постулата: «Бога нет, религия – опиум для народа».
– Я православная, – быстро сказала я, – растерялась просто.
– Это ничего, – кивнула Анна Сергеевна, – садись и послушай. Я очень хорошо понимаю, зачем ты пришла. Дочь моя, несчастная Василиса, пусть послужит тебе примером. Думаю, на самом деле она покончила с собой.
Я поднесла руки к лицу:
– Ой!
– Вот-вот, – кивнула Анна Сергеевна, – грех страшный. И двойной! Вот она что задумала. Решила себя извести и в царствие божье попасть. Пошла вроде белье повесить и упала! Нет бы мне сразу сообразить, ну чего она тридцать первого стирку затеяла? Все рассчитала, даже я сначала милиции поверила. Часть белья на веревке, другая в тазу, окно открыто… Люди решили, что она хотела его растворить, влезла на подоконник, подергала запор, навалилась на раму, а та возьми да распахнись. Вася и ойкнуть не успела, как вниз рухнула.
– Может, так оно и было, – прошептала я, – некоторые люди погибают случайно.
Анна Сергеевна согнулась и стала похожа на нахохлившуюся ворону.
– Нет, – отчеканила она, – Василиса сначала в душе помылась, в пять вечера-то, белье чистое нацепила, причесалась, даже губы намазала. Ну с чего бы ей марафетиться, а потом за стирку браться? Все продумала, потому как знала: самоубийц за оградой кладбища хоронить положено. Себя жизни лишить грех самый страшный, ни в одной религии такое не разрешено, хоть кого спроси. Батюшка ее отпевать не станет, да и я не позволю гроб в церковь вносить, потом всю жизнь молиться за ее душу надо. Вот она и надумала всех обмануть, обвела людей вокруг пальца. Упокоили Василису по-божески, с молитвой, в освященной могиле, а на девятый день мне сон приснился. Идет дочь по лесу темнее тучи, платье на ней рваное, башмаков нет, слезы по щекам катятся, и воет: «Что же я наделала! Господа-то не провести, все он видит, слышит и каждому по делам его воздаст!»
Тут я и поняла, что произошло, да поздно. Теперь и на мне грех ужасный, успеть бы до своей погребальной свечи отмолить!
– Василиса была верующей? – тихо спросила я.
Анна Сергеевна глубоко вздохнула:
– И, милая! Кто ж сейчас из молодых по-правильному верит? Девушки в брюках, с намазанными глазами в церкви стоят. Маленькой Вася была, я ее на все службы брала, повзрослела она и взбрыкнула, не стала молиться. Сколько я слез пролила! И не счесть.
Я молча слушала Анну Сергеевну. Отчего этой фанатично настроенной женщине не пришла в голову простая мысль: если Василиса не была верующей, то ей наплевать на похороны за оградой кладбища и отсутствие отпевания. Могла спокойно сигануть из окошка, не устраивая спектакля. Значит, либо она на самом деле свалилась с чердака, либо не захотела доставлять своей матери боли и обставила самоубийство как несчастный случай. Почему Анна Сергеевна, божий человек, который должен любить близких, не сообразила, что Вася очень нежно относилась к ней?