Любимые забавы папы Карло
Шрифт:
Но у «офени» [8] не оказалось ничего достойного.
– Где новая Путинова? – налетела я на него. – Я очень хорошо знаю, что ее книга вчера появилась!
– Вот вчера бы и покупала, – зевнул торговец, – коли такая умная. Разве ж Путинова станет лежать? Раскупили всю!
– А Полякова?
– Нету.
– Давай Маринину!
Лоточник вздохнул:
– Ну ты даешь! Закрываться мне скоро! Народ все расхватал, охота людям вечерок со смаком скоротать. Завтра затарюсь!
8
Офеня –
– И что же мне почитать? – растерянно спросила я. – Все вышедшее ранее любимых авторов я уже по два раза изучила. Может, Смолякова есть?
Парень засмеялся:
– Ее ваще под корень смели! Сериал по СТС идет, честно говоря, они смоляковские книги малец переделали, у Милады круче было. Она тут интервью давала, ну и сказанула: «Фильм замечательный, актеры супер, но это вариант на тему моих детективов. Я интереснее написала». Вот народ и ринулся, так сказать, первоисточник хватать. Хочешь, возьми вот эту.
Я повертела в руках серо-зеленое издание.
– О чем книжка?
Торговец прищурил хитрые глаза.
– Говорят, интересно. Мужчина по имени Андрей Браскуткин описал страдания женщины, умирающей от рака в клинике. Философская вещь, у меня до нее руки не дошли. Да ты полистай!
Я покосилась на ценник, приклеенный к обложке, – 250 руб. Дорого очень, но, наверное, это великое произведение, нельзя же читать одни детективы, следует порой и о душе позаботиться. Я раскрыла роскошно изданный том, глаза побежали по строчкам. Буквы на фоне дорогой снежно-белой бумаги казались особенно яркими.
«Окутанная черным сумраком Ольга, опершись на подоконник, смотрела в окно. За спиной маялась от боли умирающая соседка. Ее хрипло-натужное дыхание со свистом рассекало воздух, изредка Надя издавала протяжный стон. Когда он перешел в крик, Ольга вышла в коридор и попросила сестру:
– Уколите ей обезболивающее.
– Больше нельзя, – последовал быстрый ответ, – иначе почки сядут!
Ольга опустилась в кресло. Почки! Да нужны ли они женщине, которая не проживет и недели! Смерть уже ходит кругами у палаты, она не сегодня-завтра заберет Надю. А потом и Веру из седьмой, и Катю из пятой, и ее, Олю.
Всех скосит, все умрут. Впрочем, через сто лет на Земле не останется никого, ни их, больных, ни этой здоровой и от этого равнодушной к чужим страданиям медсестрички. Все уйдут! А зачем приходили? К чему мы на этой земле? Кто назначил нам срок жизни? Как страшно умирать, за что это ей, Оле? Все останутся, а она должна уйти, рано, так и не пожив. Впрочем, скончаться суждено всем, и от этой мысли делается легче».
Я отшвырнула книгу.
– Спасибо. Замечательное произведение с оригинальной мыслью о том, что человечество смертно. Дайте мне лучше вон тот глянцевый журнал, желательно самый глупый, где речь идет только о косметике и тряпках. В моей жизни и так полно стрессов и всяких неприятностей. И вообще, может, я, конечно, дура, но мне совершенно не хочется загодя готовиться к неминуемой кончине, намного приятней думать о грядущем бессмертии.
Глава 28
Дверь квартиры Марфы открыла женщина лет сорока. Под глазами у нее чернели круги, а кожа лица была нездорового бледного цвета.
– Ну что еще? – безнадежно спросила она. – Моя машина теперь на платной автостоянке, если кто опять вход в вашу фирму загородил, то…
– Мне нужна Ефимова, – заулыбалась я.
– Слушаю, – по-прежнему мрачно буркнула дама.
– Вы, наверное, не Марфа? – осторожно продолжила я.
Конечно, наука шагнула далеко вперед, пластические хурурги здорово набили руки на чужих мордах, но навряд ли очень пожилая дама выглядит в два раза моложе своего паспортного возраста.
– Я не она! – рявкнула женщина.
– Конечно, конечно, но мне очень надо поговорить с вашей мамой!
Ефимова усмехнулась:
– Вот и езжайте в Екатеринбург.
– Зачем? – удивилась я.
– Она там живет.
– Марфа уехала из Москвы? – испугалась я.
– При чем тут Марфа? – обозлилась баба.
– Ну, вы сами сказали, что мама в Екатеринбурге.
– Мама да, – кивнула Ефимова, – только Марфа моя свекровь.
Я продолжала натужно улыбаться. Встречаются вот такие противные тетки, ни слова в простоте не скажут. Вроде ничего обидного она мне не сделала, а поиздевалась от души. Ну почему бы спокойно не ответить: «Сейчас позову свекровь». Так нет, устроила целое представление!
– Можно поговорить с Марфой? – спросила я.
– Беседуйте, – последовал равнодушный ответ.
– Позовите ее, пожалуйста, – я старалась не замечать хамства бабенки.
– Не могу, – с вызовом сообщила та.
– Ее нету дома?
– Именно.
– А когда она придет?
– Надеюсь, не скоро.
Услыхав последнюю фразу, я растерялась и брякнула:
– Но почему вы так говорите о свекрови?
Тетка оперлась о косяк.
– Тебе бы такую жабу домой! Все ей не так, зудела целыми днями, пилила, ни мне, ни внучке жить не давала. До того всех занудством допекла, что сын ей так и заявил: «Мама, выбирай, либо ты затыкаешься, либо мы разъезжаемся». Знаете, что она выкинула?
– Нет, – ответила я.
Женщина хрипло рассмеялась:
– Дура – она и есть дура, небось решила нас проучить. Мы на выходные на дачу уехали, вернулись в воскресенье вечером, на столе записка: «Прощайте, я отправилась навсегда жить в Гопаково. Выгнали мать вон, не надейтесь, что вернусь». Во цирк! Нам же лучше! У Ленки теперь своя комната есть.
– Гопаково… – растерянно повторила я. – Вроде слышала от кого-то про это местечко, где же оно?
– А у Звенигорода, – объяснила тетка, – там психушка!
– Марфа в сумасшедшем доме! – ужаснулась я.
Хозяйка захихикала:
– Самое место для Марфуты! Нет, там еще есть дом престарелых, в нем она и живет. Вот змея! Муж-то мой совестью мучиться начал и к мамаше рванул. Печенья накупил, конфет, соку и всякого вкусного, решил перед жабой повиниться. Во я испугалась! А ну как он ее назад привезет, будет беда! Только зря я тряслась. Марфа к нему не вышла, передачу вернула со словами: «Нет у меня сына!» Муж сначала расстроился ужасно, даже плакал. А потом махнул рукой и заявил: «Не хочет мириться, и не надо, пусть в одиночестве умирает».