Любимые застольные песни
Шрифт:
Видеть небо всё туманное,
Слышать песни всё зловещие.
Всюду светит солнце красное,
Есть повсюду люди добрые;
Но нигде нет другой родины,
Нет нигде ее радушия.
Разнесите, ветры буйные,
Грусть-тоску мою, кручинушку,
Успокойте сердце бедное,
Всё изныло в злой неволюшке,
Так и рвется горемычное!
Скучно, горько на чужбине жить!
Посмотрел бы хоть на родину;
Хошь
«Что ты жадно глядишь на дорогу…»
Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу —
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.
И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?..
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих, черных как ночь;
Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается легкий пушок,
Из-под брови твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.
Взгляд один чернобровой дикарки,
Полный чар, зажигающих кровь,
Старика разорит на подарки,
В сердце юноши кинет любовь.
Поживешь и попразднуешь вволю,
Будет жизнь и полна, и легка…
Да не то тебе пало на долю:
За неряху пойдешь мужика.
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть.
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудный,
Будешь нянчить, работать и есть.
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни, — появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
И схоронят в сырую могилу,
Как пройдешь ты тяжелый свой путь,
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.
Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
Не нагнать тебе бешеной тройки:
Кони крепки, и сыты, и бойки, —
И ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой…
«Уж ты верная, манерная…»
Уж ты верная, манерная
Сударушка моя!
Ой, люли, люли, люли да ты,
Сударушка моя!
Да не ты ж ли, сударушка,
Мене высушила,
Ой,
Да мене высушила,
Без мороза ретивое
Сердце вызнобила.
Ой, люли, люли, люли,
Да сердце вызнобила.
Присушила сухоту
Ко моему животу.
Ой, люли, люли, люли,
Да ко моему животу.
Присушила черны кудри
Ко буйной голове,
Ой, люли, люли, люли,
Да ко буйной голове.
Да заставила шататься
По чужой стороне.
Ой, люли, люли, люли,
Да по чужой стороне.
Ты заставила любить
Чужамужнюю жену,
Ой, люли, люли, люли,
Да чужамужнюю жену.
Чужамужняя жена
Да лебедушка белая,
Ой, люли, люли, люли,
Да лебедушка белая,
А моя шельма-жена
Да полынь горькая трава.
Полынь горькая трава,
Да на меже в поле росла,
Ой, люли, люли, люли,
Да на меже в поле росла,
На меже, меже, меже,
В чистом поле рубеже.
Через поля, поля, поля
Перепелушка летит,
Ой, люли, люли, люли,
Да перепелушка летит.
«Из-за острова на стрежень…»
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выбегают расписные,
Острогрудые челны.
На переднем Стенька Разин,
Обнявшись с своей княжной,
Свадьбу новую справляет,
И весёлый и хмельной.
А княжна, склонивши очи,
Ни жива и ни мертва.
Робко слушает хмельные.
Неразумные слова.
«Ничего не пожалею!
Буйну голову отдам!» —
Раздаётся по окрестным
Берегам и островам.
«Ишь ты, братцы, атаман-то
Нас на бабу променял!
Ночку с нею повозился —
Сам наутро бабой стал…»
Ошалел… Насмешки, шёпот
Слышит пьяный атаман —
Персиянки полоненной
Крепче обнял полный стан.
Гневно кровью налилися
Атамановы, глаза,
Брови чёрные нависли,
Собирается гроза…
«Эх, кормилица родная,
Волга-матушка река!
Не видала ты подарков
От донского казака!..
Чтобы не было зазорно
Перед вольными людьми,
Перед вольною рекою, —
На, кормилица… возьми!»
Мощным взмахом поднимает