Любимый цветок фараона
Шрифт:
— Я почти поверил, что убил тебя, девочка, — свободной рукой он попытался вытянуть у парика волос, чтобы смазать со щеки поплывшую краску. — Ты так долго оставалась в беспамятстве, что я каждую секунду прикладывал к твоей груди ухо, — Нен-Нуфер потупилась, заметив на ярких губах улыбку, — А когда ты наконец открыла глаза, то назвала меня Гором, и вновь я потерял тебя так надолго, что у меня успели закончиться все молитвы.
Он подсел ближе и подложил ей под голову руку, и теперь Нен-Нуфер могла смотреть лишь ему в лицо — даже с потекшей краской он оставался красив, и Гор не станет сердиться на нее за то, что она обозналась.
— И
Она глядела на запачканную кровью ткань, которую возница продолжал держать на весу, не решаясь вновь опустить на рану.
— Я умею управлять колесницей. Я просто не ожидал никого на своем пути.
Она прикрыла глаза, готовясь к новой волне боли, и та не заставила себя ждать. Зачем он продолжает оправдываться? Она сама виновата, что высочила к нему под колеса. Даже в городе народ разбегается, заслышав конское ржание. Она не посмеет обвинить его. О, Великий Гор, забери от него эту боль. Он вынес достаточно, думая, что убил ее.
Нен-Нуфер открыла глаза. Возница продолжал склоняться над ее ранами, хотя боль в ногах стихла, переместившись в сердце.
— В последний момент я сумел развернуть колесницу, и тебя задело лошадью, а не колесом, — он замолчал на мгновение и, отбросив мокрую от вина и крови тряпку, уселся на ступени, чтобы смахнуть с колен крупные песчинки.
— Я узнал корзину, которую ты несла. Скажи, кто твои хозяева? Они не в первый раз посылают дары фараону.
— Это моя корзина, мой господин, — Нен-Нуфер попыталась приподняться, чтобы подтянуть ноги и хоть немного прикрыть разодранные колени остатками надорванного подола. — Тебя, должно быть, смутил мой жалкий наряд, но я не рабыня. Я — жрица Великой Хатор.
Нен-Нуфер ухватилась за узел Исиды, прося Богиню простить невинную ложь, да и ложь ли это? Она танцует в честь Хатор, и в храме уже окончательно решена ее судьба, иначе бы Амени лично не пришел к ней. Полноватая верхняя губа возницы дрогнула в доброй усмешке.
— Если господин не верит, он может спросить о Нен-Нуфер в храме Великого Пта.
Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Он поднялся и чуть заметно поклонился ей.
— Прости мне мое недоверие, Нен-Нуфер, и я непременно отблагодарю и Пта, и Хатор за то, что они уберегли меня от смертоубийства. Я ведь мог лишить храм и народ Кемета такого прекрасного цветка. Давно ли ты там? Отчего я никогда не видел тебя на праздниках?
— Разве можно приметить меня среди других танцовщиц? Перед Великой Богиней мы все равны, не так ли?
— Тебя невозможно не приметить, оттого, прости, я и принял тебя за рабыню. Прости меня еще раз, но подобную красу мы, египтяне, добываем лишь силой в чужой земле, — прикосновение к волосам было кратким, но успело опалить огнем щеку будущей жрицы. — Кто были твои родители? Мы не ведем нынче войн, и ты должна была родиться в нашей земле.
— Я не знала их, — Нен-Нуфер вновь глядела вместо лица на колени возницы. — Быть может, их и добыли силой, а я выросла при храме Великого Пта.
— Я бы запомнил тебя, прекрасная танцовщица, — возница присел подле нее и приподнял за подбородок, заставив глядеть ему прямо в глаза. — Но я отчего-то верю тебе и понимаю, что у моей слепоты была иная причина.
— Светлые волосы укрыли париком. Вот и вся причина, мой господин.
— Тогда я возьму с тебя еще одно обещание, — теперь в обеих руках возницы оказалось по светлому локону. — Ты не позволишь сбрить их.
Он убрал руки, и пряди мягко упали вдоль пунцовых щек.
— Я не могу давать обещаний, которых не в силах сдержать, — голос Нен-Нуфер дрогнул. — Я буду делать то, что мне повелят.
— Так кто же велел тебе приносить дары моему отцу?
Нен-Нуфер, позабыв про боль, вскочила на ноги, но сильные руки остановили ее, не дав опуститься на разодранные колени.
— Прекрати, жрица! Это я должен стоять перед тобой на коленях за то, что ты сумела отскочить от моей колесницы.
— Кто будешь ты, мой господин?! Сам Сети?
Она глядела ему в лицо, позабыв все запреты, и вновь его губы дрогнули в улыбке.
— Сети старше меня на три года, а выглядит так, будто и на все пять, — он даже рассмеялся. — И ты не встретишь Сети не в золотой колеснице. Меня зовут Райя, о жрица, о мой прекрасный лотос. Кто дал тебе это имя был очень мудр.
— Имя мне дал Пентаур.
При имени жреца улыбка исчезла с губ царевича.
— Это тот, кто не в силах прочесть молитвы?
Нен-Нуфер стиснула губы. Она сама слышала недовольный ропот в толпе вельмож, да и все в храме, вплоть до рабов, с неделю обсуждали неудачу Пентаура. Но неужто во дворце не забыли до сих пор!
— Он самый, — кивнула она.
— Амени не прав дважды, что допускает до таинств неумех и что прячет от нас такую красоту, — царевич потянулся, чтобы вновь коснуться волос Нен-Нуфер, но тут же отдернул руку. — Я сказал лишнего. Забудь мои слова, жрица. А сейчас нам следует вернуться к отцу. Я собрал все твои дары.
Нен-Нуфер опустила глаза:
— Да простит меня царевич Райя, что я приношу дары фараону.
— Отчего ты просишь прощения? Кто может запретить тебе?! Ты имеешь такое же право приходить к нему, как и я. И ты делаешь это всяко больше моего, не давая ему заскучать. Ему повезло больше сына, он видит тебя без парика.
Царевич сжал ее плечи, и Нен-Нуфер опустила глаза, не в силах вынести его улыбки. Ладони Райи медленно скользнули по рукам и замерли на дрожащих от волнения пальцах.
— Сделай ко мне шаг, о мой прекрасный лотос. Я хочу увериться, что ты в состоянии идти без поддержки.
Под пронзительным и тревожным взглядом она не могла вытряхнуть сандалии, да и боль в рассеченных ногах затмевала боль в стопах, но Нен-Нуфер шла вперед, а Райя все отступал и отступал, не желая давать свободу ее пальцам.
Она глядела на толстые золотые браслеты, сжимающие запястья холеных рук, и от их блеска или боли на глазах наворачивались слезы. Волосы упали на лицо, и, чтобы избавиться от них, Нен-Нуфер вскинула голову. Никогда еще она не кричала с такой силой. От неожиданности Райя замер, и лишь это спасло его от неминуемой смерти. Еще шаг, и он полетел бы со отупений в темноту отцовской гробницы. Нен- Нуфер рванула руки, зная, что царевич не отпустит ее пальцы. Он сделал шаг от гибельной ступени. И еще один. Теперь Нен-Нуфер отступала, ведя за собой царственного возницу, и тот покорно шел. Священную тишину нарушало лишь их сбившееся дыхание и недовольное фырканье застоявшихся коней. Нен-Нуфер уперлась в колесо колесницы. Райя разжал пальцы, и руки его плетьми повисли вдоль тела, а ее так и остались висеть в раскалившемся воздухе.