Любимый цветок фараона
Шрифт:
— Пустое волноваться за Пентаура. Он сделал то, что должен был сделать, только не сумел найти нужные слова, и нужное место. Я дал ему знания, но я не научил дворцовому этикету. Он обязан был отвести Его Святейшество в келью и там, без лишних ушей, а не перед царскими братьями, говорить с ним. И за то я плачу сейчас страшную цену. Великий Пта неспроста увел меня из храма, чтобы открыть глаза на мои упущения. Теперь я молюсь, чтобы он открыл глаза Его Святейшеству. Фараон наш еще молод, и людское в нем слишком часто берет верх над божественным. А ты, Нен-Нуфер, не слушай чужих речей и свой рот не раскрывай. А теперь ступай и делай то, что подготовит тебя к встрече с Тирией.
— Мне запретили участвовать в танцах, покуда ноги не заживут.
Амени
— Тогда играй.
— Я разбила флейту.
Амени помрачнел.
— Только этого мне не хватало! Не говори, что и с тобой я сделал неверный выбор, и Великая Хатор не желает принимать тебя в свои жрицы!
Голос Амени взвился, и если бы они не отошли от башни, запертый в ней Пентаур точно бы услышал горькие слова верховного жреца. У Нен-Нуфер затряслись колени и защипало глаза. Она пошатнулась, и Амени ухватил ее за руку, испугавшись, что девушка сейчас упадет. А второй рукой он коснулся цветка лотоса, спрятанного в светлых волосах.
— Но не это ли знак, ведь ты переписала для фараона книгу — возможно, ты станешь той, кто принесет ему весть, которой он с таким нетерпением ждет. Но прежде, чем я открою тебе великую тайну фараона, я должен получить от нашего Бога позволение. А теперь ступай и не тревожь своего воспитателя. Я позову тебя, когда он будет готов написать фараону послание. И оно будет написано твоей рукой, если на то будет воля Великих Богов. А сейчас эти руки могут помочь справиться с таким невиданным количеством лотоса. Фараон дал нам понять, что неразумные жрецы не в праве покушаться на священное мясо быков и должны довольствоваться тем, что в достатке дает река. И вот тут я вижу в Тети мудрость, достойную фараона. Нен-Нуфер, не мешай Пентауру, иначе никто из нас никогда больше не вкусит мяса. Я отдал такой приказ, повинуясь воли Его Святейшества.
Нен-Нуфер еле сдержалась, чтобы не пасть ниц перед старым жрецом. Только сейчас она догадалась, где запер ее воспитатель, и отчего фараон с братьями разбушевался за дверью. Амени сейчас гладил ее по голове, не зная, что это ее неразумное желание увидеть царевича навлекло на всех немилость фараона, и кого должны покарать — так это ее. Но тут же в ушах зазвенел голос Пентаура, запрещающий открывать тайну даже Амени. Он оберегал ее от чего-то более страшного, чем собственное падение. Отчего?
Она бежала к невольникам, кусая до крови губы, чтобы сдержать слезы и до позднего вечера отделяла луковицы и семена от цветов. Вареные луковицы подадут на обед, а семена смелют в муку для лепешек, а из цветков приготовят дурманящий напиток для богослужений. Она устала и выбилась из сил, волосы даже в тени прилипли ко лбу и шеи, но она и думать не могла отпроситься в купальню. Она должна была одна разобрать все корзины, чтобы искупить перед Великими Богами свою вину, ибо они знали то, что не ведали люди. А ночью Нен- Нуфер сжимала фигурку Исиды, моля Богиню забрать от нее тревожные мысли, а с утра вновь была на кухне, где с ужасом услышала новый шепот: Амени с утра вновь отправился во дворец, потому что вчера фараон не пожелал его видеть.
Покончив с работой, Нен-Нуфер вновь побежала к воротам, но верховный жрец еще не вернулся. Она ждала его с еще большим нетерпением, чем в роковой день колесницу царевича Райи. Только предугадать приход Амени было намного труднее — ни клубов пыли из-под копыт лошадей, ни колыхающихся в мареве носилок. Верховный жрец вновь шел пешком.
— Я же велел тебе не тревожиться, — Амени взял ее за руку и ввел в ворота. — Я рад был увидеть на тебе ожерелье. Надень его вновь — как будущая жрица, ты должна научиться внушать людям почтение. Возьми еще это, — старик стянул с мизинца тонкое кольцо и надел девушке на указательный палец. — Больно видеть твои воспаленные руки. Не смей больше ходить к невольницам — твое тело отдано Богине, а она требует от своих жриц еще большей заботы о своей красоте, чем делают иные женщины для своих мужей. Я хочу, чтобы Тирия восхитилась тобой. И даже если она не увидит тебя на празднике, я попрошу Пентаура сопроводить тебя к ней в Фивы. Судя по всему, ему лучше уехать. Фараон не в силах переступить через людскую обиду. Его Святейшество вновь не пожелал увидеться со мной. И потому я не могу допустить Пентаура до храмовых церемоний. Ступай, ступай… Я сказал тебе слишком много, но лишь потому, что ты читала "Книгу Мертвых". Ступай к себе, я пришлю к тебе невольницу, когда отправлюсь домой. Я слишком плохо заботился о тебе все эти годы. Мне давно следовало забрать тебя в город.
— О, нет! — взмолилась Нен-Нуфер, хватая жреца за обе руки. — Позволь, Святой Отец, остаться пока в храме. Я хочу быть рядом с Пентауром, если вдруг он позовет меня.
Рука Амени легла на влажный лоб девушки.
— Ты очень любишь его, но любовь твоя чиста. Однако не показывай ее другим. Оставайся пока здесь. Быть может, Великий Пта скоро откроет Пентауру глаза. Ступай!
Нен-Нуфер ушла, но ночью не сумела уснуть. Она выбрала лучший лотос и опустила его в полный воды горшок. Великий Пта и Великая Хатор открыли глаза ей. Не дожидаясь, когда полностью расцветет, она покинула храм через вторые ворота, неся фараону Менесу на этот раз один только лотос. Он призовет к себе сына, и царевич Райя догадается, от кого это послание, и найдет способ увидеться с ней, и ему она откроет правду, которую ей велено скрывать даже от доброго Амени. Фараон должен гневаться на нее, а не на Пентаура.
И после до самого вечера она стояла у храмовых пилонов, дожидаясь клубов пыли, но, должно быть, царевич не получил ее послания. Наверное, он редко посещает гробницу отца, ведь она так долго не встречала никого в Долине царей. Зато она дождалась Амени. Верховный жрец вновь вернулся из дворца ни с чем, а на следующее утро она обнаружила горшок с лотосом на прежнем месте. Никогда еще она так жарко не взывала к фараону Менесу. Только у храма пылили все чужие колесницы, и Амени вновь возвратился запыленным и грустным. Минуло три дня, но Пентаур так и не спустился из башни. Жара в эти дни стояла невыносимая, и Нен-Нуфер еле добиралась от гробницы обратно к храму, потому нынче решила выйти в полной темноте, но на беду храмовые ворота еще не открыли. Стражник покачал головой на ее просьбу, и тогда Нен-Нуфер решилась на ложь — она показала подаренное Амени кольцо с печатью храма, и ей безропотно открыли ворота.
2.8 "Винный погреб прадеда Резы"
Реза поднял глаза от планшета, и Сусанна поспешила сделать вид. что глядит на пирамиды.
— Хочешь еще мороженого?
Она не ждала подобного вопроса и покраснела. Нет, она не хочет больше мороженого. Она ждет от него хоть слова о прочитанном, но каирец молча протянул ей планшет.
— Я думаю, что они были во всем намного выносливее нас.
Сусанна схватила планшет и сунула в рюкзак. Она прекрасно его поняла. Никто не будет носиться с девицей, как с писаной торбой! Реза хлопнул в ладоши и, протянув вынутую из телефонного чехла кредитку подлетевшей официантке, начал что-то быстро говорить той по-арабски.
— Я попросил вызвать такси. Хочешь еще лимонада?
Сусанна покачала головой. Реза спустил с шезлонга ноги и протянул ей руку.
— Мы можем, конечно, пойти обратно пешком.
Сусанна опустила глаза. Зачем она дала ему роман! Теперь он будет издеваться и над автором, и над героями, и над ситуацией. И все это, вырванное из контекста, он переведет на ее дурацкое поведение. К счастью, такси не заставило себя ждать, избавив от возможного обсуждения отношений мужчины и женщины, и Сусанна надеялась, что Реза сядет вперед, но он выбрал заднее сиденье. Даже когда он держал ее за руку, она не была так близко от него, а тут он еще закинул ей за спину руку, чтобы ее не качало от постоянных торможений.