Любимый цветок фараона
Шрифт:
Теперь она точно вперит взгляд в Пирамиды, пусть и скрытые пальмами, и не повернет головы даже на тридцать градусов. Впрочем, боковое зрение никто не отменял, и его голые ноги совсем рядом.
— Переодевайся! Живо!
Перед носом появилось льняное платье. Живо — это значит за секунду? Сколько уже минут из пяти прошло? И переодевайся — это значит полностью? Впрочем, она вопросы вслух не задавала, боясь потерять драгоценные секунды. Суслик, а тебе уже нормально перед ним голой стоять, да? На две секунды, на две секунды! И только она оторвала руки от коленей, расправляя платье, руки Резы тотчас сомкнулись за ее шеей. Ожерелье! И серьги… Так он за ними ночью заходил и браслетами. Какой спектакль на этот раз
— А макияж? — спросила Сусанна, когда вторая тяжелая сережка оттянула ухо.
— У кого на рассвете есть время на макияж?
Ах да, фараон только после гимна Осирису пошел в купальню. А они куда — в пруд, потому что на веревке остались сохнуть вчерашние полотенца…
— А драгоценности тогда зачем?
— Можно выйти голым, но без золотых браслетов нельзя — неприлично. Ну, а женщина всегда успеет надеть ожерелье. Даже с закрытыми глазами. Не так ли?
Он смеется или серьезно говорит? Какая разница?! Он первый, кто серьезно отнесся к твоему творчеству. Он еще на развалинах Мемфиса сказал, что готов помочь. Вот и помогает… Даже слишком.
Реза вновь усадил ее на циновку, но теперь ноги ее спасала ткань платья, а вот у него юбка все же была коротковата. Бедный, и все для нее старается… Да для себя он это делает! Закатай губу, идиотка! Ему нравится играть. Не ты первая! Аббас ведь использовал множественное число, произнося фразу «playing With kids». Главное, чтобы мистер Атертон не заигрался, потому что свиток, который он аккуратно опустил перед собой, придавив края камушками, точно не копия, слишком уж ветхий папирус. С ним явно похоронили фараона. Ему тысячи лет… А про мумию он так толком и не сказал. Ее нет, но где она?
— Ты знаешь слова гимна Осирису?
Сусанна кивнула. Знаю… Читала… Наизусть не учила, и точно не по-английски.
— Тогда ты понимаешь, о чем идет речь. Теперь просто повторяй за мной настоящий текст. Я буду проговаривать египетские слова медленно.
— Египетские?
— Ну не на английском же нам его читать!
Он смеется или злится? Ничего, Суслик, повторишь. Ты английский долго повторяла за учителем, нифига не понимая… А сейчас будто понимаю! Похоже, не очень… Только на школьную пятерку, а вот по жизни, кажись, ты, Суслик, двоечница, потому что тобой крутят, как хотят! А мне нравится игра, так что отстань! А то с Пашей, сытым музеями, кальян бы сейчас курила…
Сусанна уставилась на рисунки папируса. Почему в музеях они все рваные, а тут полотно, пусть и истончившееся от времени, но целое и яркое. Суслик, ты дура! Мистер Атертон же рассказывал, что его отец по просьбе музея переписывал папирусы. Это не настоящий, но достаточно аутентичный, как все, что делают Атертоны!
Голая коленка Резы касалась ее бедра и жгла кожу даже сквозь лен, но Сусанна побоялась демонстративно отстраниться. Обидится еще… К тому же, Реза уже начал читать гимн, и она начала повторять за ним странные звуки. Первые слова дались с огромным трудом и казались чужероднее арабских, но уже на середине она стала признавать уже сказанные ей в начале гимна слова, и они слетали с языка быстрее фразы Резы. А когда тот замолчал, Сусанна даже пожалела, что гимн такой короткий… Короткий? Когда они, взявшись за руки, поднялись на ноги, солнце уже выплыло из-за пирамид и окрасило пески в оранжевые тона. Она бы так и стояла тут, щурясь на небо, если бы коварный утренний ветерок не забрался под лен. Заметив ее дрожь, Реза поднял с пола плед и укутал ее в него по самые уши.
— Я сейчас заварю тебе чаю, — говорил он, растирая поверх пледа замерзшие плечи. — Пойдем в дом.
Ее действительно колотило, будто она вылезла из проруби. Ты просто не выспалась, Суслик, и струхнула, как всегда. Сейчас переоденешься и станет легче. Нет, не хочу снимать плед. Он меня согреет. Или чай. Мне чай обещали. Только где, в библиотеке, что ли?
— Я сейчас вернусь с чаем.
Реза усадил ее на диван и выскользнул в дверь. Сам как кошка, вернее лев, или тигр на охоте. Босые ноги ступают бесшумно — не желает домочадцев будить. Зато ты своей зубной дробью разбудишь! О, Сакура! И даже дает обнять себя! Может, тебе тоже с таким хозяином холодно?
5.3 "Наваждение мистера Атертона"
Сусанна подтянула ноги к животу. В пледе можно не обращать внимание на то, что платье надето на голое тело. На ледяное тело. Да что ж такое? Может, простыла вчера? Стоит таблетку попросить, пока окончательно не развезло?
— С молоком и медом. Как в Англии.
Реза присел рядом, чтобы удобнее было придерживать горячую кружку у ее рта. Сусанна сделала глоток. Пересластил, а еще на мать наговаривает! Английский джентльмен, замотанный вместо штанов в тряпку… Картина маслом! Тогда представь, что он только что вышел из душа… Да не хочу я этого представлять! И с бритой головой он вообще на зека похож! Еще скажи на скинхеда! На наркомана он похож, не забывай об этом! На обходительного наркошу…
— Реза, — промычала Сусанна, поняв, что тот не собирается отнимать от ее рта пустую чашку. — Мне уже тепло.
Тепла еще не было. Вернее оно было, но не от чая, а от взгляда, который приклеился к ее губам. После ее фразы Реза будто очнулся и машинально опустил чашку на пол. Зря ты так, Суслик. Теперь у него свободны обе руки… Так займи скорее его рот!
— Реза, — только бы от волнения не облизать губы! — Так что с мумией?
— Я же ответил — ее больше нет!
Его тихий голос похож на рык. С чего это его так вопрос разозлил? Не вопрос, Суслик, а то, что ты отодвинулась на самый край дивана.
— Отец уничтожил ее. Довольно такого ответа или хочешь услышать подробности?
Кажется, вчерашний ягненок переродился в волка. А был ли агнец божий вообще? Я что-то его не заметила…
— Раймонд жил очень скромно, стараясь растянуть то, что осталось от денег тестя,
— начал Реза, не дожидаясь изъявления желания услышать продолжение истории многострадального рода Атертонов. — Доходов с экскурсий для богатых европейских туристов едва хватало на пополнение запасов виски. И вот пойми моего прадеда… Казалось бы, столько золота под боком. Боишься открыть тайну гробницы, так продай бедуинам статую по кускам. Так нет же, нет! Он только женские украшения взял да и то для того, чтобы подарить беременной Маргарет. Женские из мужской гробницы, понимаешь? Он решил, что фараон не очень разозлится на него за это. Понимаешь, к чему я веду?
Сусанна кивала. Что не понимать? Конечно, понимает… А вы, мистер Атертон, продолжайте. Вы ж про прадеда целый роман написали!
— Мой дед, пока срисовывал росписи в чужих гробницах, не считал открывателей и их покровителей ворами, а теперь вдруг понял, что нельзя брать чужое. Этими предметами фараон пользуется в загробном мире. Значит, взять их — как украсть у живого. Но зачем фараону женские украшения? Незачем. А у его бедной жены, отвергнутой отцом, есть только то, в чем она приехала в Александрию. Это жены бедуинов носят все золото на себе на случай, если муж вдруг прогонит. А Маргарет ехала в Египет почтить сестру, а не блистать на балах. Ну, а ее сестра убежала из отцовского дома, можно сказать, вообще голой, окрыленная любовью. И вот Раймонд принес ларец Маргарет и рассказал про находку. Она согласилась с ним, что об открытой гробнице лучше молчать до окончания войны, а потом пригласить в гости папу, и пусть он сам объявит о находке. Но когда она умерла, Раймонд ушел в такой глубокий запой, что мог днями не подниматься из псевдопогреба. Наверное, тогда он и уничтожил росписи… Хотя это всего лишь мои предположения. В отличие от Картера мой прадед не вел дневников.