Любимый мой

Леклер Дэй

А Шейн уже заканчивала разговор:

— Спасибо, Челита. Я еще позвоню.

— Проклятье, кто такой этот Марвин? Что тебя с ним связывает? — Чэз потребовал объяснений, не дожидаясь, когда она положит трубку.

— Он мой друг. Мы росли вместе. Марвин живет в деревне неподалеку от нашей плантации.

— И что же тебе должны прислать из Коста-Рики?

— Одну декоративную вещь, — уклончиво ответила Шейн.

— Ясно… — недоверчиво протянул Чэз. — А теперь поговорим о наболевшем. Что ты сделала с моим

полом?

Не успела Шейн ответить, как дверь открылась, и вошел обнаженный до пояса молодой человек с грудой инструментов. «Похоже, мне придется выяснить еще один вопрос: почему к моей жене вот так запросто заходят другие мужчины, — нахмурился Чэз. — Интересно будет послушать ее оправдания».

— Привет, Тим. Как дела? — поздоровалась Шейн.

— Все в порядке, я сделал нужные отверстия. Не хотите взглянуть?

— Эй, парень, подожди, — вмешался Чэз, когда рабочий направился к двери. — Не смей больше сверлить мой пол, ясно?

Шейн улыбнулась Тиму самой обворожительной улыбкой (Чэз был готов растерзать наглеца!) и сказала:

— Спасибо. Я сейчас подойду.

Как только дверь за молодым человеком захлопнулась, она перестала улыбаться и внимательно посмотрела на Чэза:

— Мне кажется, ты сам хотел, чтобы я изменила твой дом в лучшую сторону. Что не так?

— Все хорошо, но…

— Насколько я помню, никаких «но» в этом вопросе наш устный договор не предусматривал. Ты сказал, что я могу делать все, что посчитаю нужным, не так ли?

— Я уверен, что не давал согласия на то, чтобы сверлили мой дом, превращая его в швейцарский сыр!

— Не кричи.

— Я имею право кричать, — Чэз начал энергично жестикулировать, выпуская пар, — ругаться, в общем всячески выражать недовольство, когда моя жена развлекается с полуобнаженными мужчинами!

— Ты что, ревнуешь меня к Тиму? — удивилась Шейн.

— Да, я ревную тебя к Тиму! — Чэз посмотрел на нее в упор. — Предполагается, что ты должна создать уютный дом для моей дочери. До приезда старой дьяволицы осталось меньше двух недель.

— Ничего не скажешь, прекрасное сравнение, усмехнулась Шейн.

— Ты знаешь, как я к ней отношусь, — помрачнел Чэз.

«Моя жизнь мне не принадлежит: слуги дерзят, жена обращается со мной как с надоедливым братом. Я не могу сказать ни слова, не подумав. Мне остается одно: коротать дни в кабинете. Принесу сюда пива и запрусь, — размышлял он. — Никаких женщин. Никаких дырок в полу и стенах. Никаких наставлений». От горестных мыслей его отвлекла Шейн. Она подошла к нему и нежно погладила по спине, что-то говоря, но что именно, он не мог понять, скованный внезапной истомой. Чэз попытался перевести дыхание — напрасно; тело отказывалось ему служить. Он снова чувствовал сильнейшее возбуждение.

— Не… делай… этого, — с трудом выговорил он.

— Не делать чего? — не поняла Шейн. — Что-нибудь не так?

Чэз пытался объяснить, но язык отказывался слушаться его. Шейн терпеливо ждала. Наконец, громко выдохнув воздух из легких, он произнес хрипло:

— Нет.

— Хорошо, — она еще раз погладила его по спине. — Тогда я пойду рассчитаюсь с Тимом за работу. Увидимся позже.

Чэз не знал, сколько времени простоял без движения у письменного стола. Очнувшись, он направился работать в сарай. Было довольно холодно, зима быстро вступала в свои права. Если ковбои и заметили странное поведение босса, то благоразумно помалкивали.

— Я не возражал, когда ты переделывала одну из ванных комнат, когда в полу появились ужасные дырки и пришел ненормальный электрик, меряя шагами гостиную, Чэз пытался убедить свою жену не совершать очередную ошибку. — Я был воплощением понимания и терпимости…

— Неужели?! — усмехнулась та.

— Да, я был смирной овечкой. — В глазах Чэза читалась такая искренность, что Шейн почти поверила его словам. — Боже, есть ли на свете мужчина, способный сохранить голову на плечах во время ремонта в доме! На этот раз ты зашла слишком далеко! Что это за ящики стоят в моем кабинете?

— Я решила поставить их туда ненадолго, чтобы…

— Я не могу пробраться к письменному столу!

— Зато я могу. Если тебе что-нибудь понадобится, скажи мне, я с удовольствием принесу все необходимое.

— Дело не в этом. В ящиках лежат рождественские украшения, не так ли? — нахмурился Чэз, как будто Шейн совершила что-то ужасное.

— Я подумала, что…

— В моем доме этого не должно быть.

— Нет?

— Я не справляю Рождество.

Шейн была шокирована его словами:

— Что ты имеешь в виду?

— Никаких электрических огоньков, елок, глупых керамических ангелов и Санта-Клаусов, никаких гирлянд и шаров, ничего зеленого и красного. Ясно?

— Нет, — возразила Шейн.

В голубых глазах Чэза засверкали молнии.

— Нужно повторить еще раз?

— Я своего решения не изменю.

Прежде чем ситуация вышла из-под контроля, в дверях показался Джимбо.

Он посмотрел на Шейн, потом на Чэза и понимающе хмыкнул. Шейн решила обратиться к нему за подтверждением:

— Твой босс сказал, что не справляет Рождество. Это правда?

Но Джимбо счел за лучшее поддерживать нейтралитет.

— Я просто работаю здесь, мэм, и ничего не знаю об этом.

— Не знаешь или не хочешь говорить? — сурово поинтересовалась Шейн. — Давай же, Джимбо, скажи мне! Никакого Рождества? Никогда?

— Я знаю босса только пять лет, — нервно начал тот. — Обычно он запирается в кабинете с бутылкой, пишет письма и напивается в стельку.

— Джимбо!

— Что? Что я такого сказал?