Любимый мой
Шрифт:
— Придумай что-нибудь.
— Что именно?
— Солги. Скажи правду. Объясни, что у нас нет комнаты для нее… Короче, любым способом отправь «Ее Величество» в Мехико!
— В твоем плане есть одна маленькая загвоздка.
— И какая же?
— Я не могу сказать ей про комнату… потому что она уже видела ее.
— Не понимаю, что она видела?
— Я… я… — чуть слышно произнесла Шейн, приготовила одну из спален для доньи Изабеллы и, конечно, пригласила ее взглянуть…
— Что?!
— Если бы ты больше интересовался тем, что я делаю, — голос
Чэз вскочил с кровати:
— Ты хочешь сказать, что планировала это с самого начала?!
— Я всегда говорю то, что думаю. Я предельно откровенна с тобой.
«Ну почему он опять злится на меня, как тогда на Балу Золушки? Может, нам не следовало заниматься любовью? — размышляла Шейн. — А может, он заранее все спланировал, чтобы… Глупости! Чэз был искренен со мной, я знаю!»
— Так! Значит, ты переделала одну из комнат специально для доньи Изабеллы!
— Да.
— И она… Я даже боюсь произнести… Она остается?
— Да, да.
— Почему?
Шейн уверенно ответила:
— Сарита нуждается в ней.
— У нее есть мы.
— Это не одно и то же, Чэз. Поверь, я знаю. Сарита знает донну Изабеллу с рождения. Она — ее единственная семья. Донья Изабелла ничего не рассказала мне, но я подозреваю, что она не хочет увозить девочку в Мехико из боязни, что ее не примут другие родственники Мадлен.
— Я никогда не задумывался над этим, — признался Чэз. — Но донья Изабелла все равно должна уйти.
— Ты хоть представляешь себе, как больно маленькой девочке расставаться с любимым человеком?
Что-то в ее голосе привлекло его внимание.
— Конечно, нет. А ты?
— Да, — спокойно ответила Шейн, но было очевидно, что ей неприятно об этом говорить. — Сарита будет расти среди любящих ее людей. Однако никто и никогда не заменит девочке бабушку.
— Твои неприятные воспоминания как-то связаны с тетей? С той самой тетей, от которой тебя забрал Рейф?
Шейн кивнула:
— Раньше я ни с кем об этом не говорила, даже с братом. Но ради Сариты, ради ее благополучия… я расскажу тебе свою печальную историю.
— Дорогая, если это причиняет тебе боль, то не надо…
Но Шейн уже не слушала его, ее мысли были далеко в прошлом.
— У нас с Рейфом были разные матери. Ты знаешь об этом? Впрочем, не важно… Моя мать и отец погибли, врезавшись на катере в причал. Мне тогда было три года, а Рейфу — шестнадцать. Мы остались одни, мать Рейфа умерла от какой-то болезни еще до того, как познакомились мои родители. И ему пришлось взвалить на свои плечи огромную ответственность: управлять кофейной плантацией, присматривать за мной, распределять семейный бюджет…
— Я ничего не знал… — Чэз нежно обнял Шейн за плечи и посадил на кровать. — И что же случилось потом?
— Он все потерял. Наш дом, деньги… Рейф был в отчаянии: нам нечего было есть.
— И что он сделал?
— Рейф собрал оставшиеся деньги, позвонил сестре моей мамы и попросил ее забрать меня к себе. Тетя
— А как же он?
— Тетя сказала, что Рейф не имеет к ее семье никакого отношения, и отказалась заботиться о нем. С тех пор она даже не произносила его имени и уж, конечно, не говорила о его дальнейшей судьбе.
Чэз никак не мог представить Рейфа — мужественного, волевого человека — беспомощным подростком.
— Она что же, бросила его на произвол судьбы?
Шейн молча кивнула и продолжила свой рассказ:
— Я очень не хотела уезжать. Я была готова жить с Рейфом на улице, лишь бы остаться в Коста-Рике. Но кто станет слушать маленького ребенка!
— И как тебе жилось у нее? — осторожно спросил Чэз, прижимая ее к себе и чувствуя, как она дрожит.
— Тетя Джеки любила рассказывать о том, какой легкомысленной и порочной была моя мать и что она была против ее брака с моим отцом. Первое, что она сделала, когда мы приехали во Флориду, — сожгла мое скудное имущество, в том числе и любимую куклу — подарок Рейфа… — У Шейн задрожали губы и на глазах выступили слезы. — Ты часто спрашивал меня, почему мне так хочется иметь на Рождество елку… Понимаешь, у тети Джеки ее никогда не было… Я росла, как Золушка у злой мачехи…
— А как же Рейф? — спросил Чэз, когда она немного успокоилась. — Он искал тебя?
— Да, и нашел.
— Сколько тебе было тогда лет?
— Двенадцать.
«Девять лет — вечность для маленькой сироты! — подумал Чэз. — Девять лет! Я искал тебя так же долго, Шейн!» Вслух он поинтересовался:
— И тетя Джеки вернула тебя?
— Нет, — Шейн брезгливо поморщилась, как будто испачкалась чем-то мерзким. — Она продала меня ему.
Чэз почувствовал, что всей душой ненавидит эту отвратительную женщину. Он еще крепче прижал к себе Шейн, шепча ласковые слова.
— Нет, Чэз, — остановила она его, — ты меня не так понял. Я рассказала тебе эту историю не для того, чтобы ты меня пожалел!
— Не волнуйся, все хорошо…
— Нет, — Шейн спрятала лицо у него на груди, все плохо! Я знаю, ты не можешь любить меня, но Сарите очень нужна твоя любовь. Она невинный ребенок, не заставляй ее страдать, как страдала я. Девочка нуждается в бабушке. Прошу тебя, Чэз, выполни мою просьбу!
— Не надо, не плачь…
Шейн торопливо вытерла слезы:
— Прости меня, я больше не причиню тебе боли… Дом для Сариты готов — и я ухожу.
Чэзу хотелось кричать, плакать, ругаться на чем свет стоит, но… он не мог, сраженный неожиданным известием: она все же собирается уйти от него!
Глава 10
Чэз удивленно замер в дверях гостиной, увидев, что Пенни беседует с доньей Изабеллой. И не просто беседует, а учит играть в карты!
— Боюсь, вы расстроитесь, увидев мои карты, ухмыляясь, заявил Пенни.
— Я постараюсь держать себя в руках.
— Масть! Вы проиграли!
— Сыграем еще раз, сеньор Пенворси?