Любить Эванджелину
Шрифт:
Что бы он ни сказал, сейчас она ничего не стала бы слушать, но вот потом, когда ему удастся уничтожить это гнездо предателей и засадить Мерсера за решетку, он вынудит ее понять, почему поставил под угрозу ее право выкупа по закладной. То, что он подозревал Эви в шпионаже, было еще одним скалистым рифом, который ему предстояло преодолеть, проявив мастерство навигации, если он намеревается ее вернуть. О, он ничуть не заблуждался в том, что вновь завоевать ее расположение будет не так-то просто, но наградой за это станет сама Эви, а Роберт Кэннон не признавал отказа в том, чего действительно хотел. А хотел он Эви, нуждаясь в ней так сильно, как никогда ни в чем и ни в ком за всю свою жизнь.
Безусловно, он должен возместить нанесенный ей ущерб, однако в данном случае ему одними извинениями и объяснениями не отделаться. Эви самая немеркантильная особа из всех, кого он когда-либо встречал, да к тому же с обостренным чувством справедливости, а потому предложение о денежной компенсации она, скорее всего, с негодованием отвергнет. Можно выкупить ее дом у новых владельцев — конечно, поначалу они наотрез откажутся, хотя, цинично предположил он, если предложить им двойную цену, это решит дело в его пользу, — и подарить ей, правда, сам Роберт предпочел бы, чтобы у Эви был новый дом, большего размера. Самое простое решение подарить ей его собственный. Для него тот мало что значил, так как при желании он в состоянии купить недвижимость где угодно, но вот Эви нуждалась в корнях, в месте, которое принадлежало бы ей и только ей. Таким местом вполне может стать просторный загородный коттедж, убежище, куда они могли бы сбегать, чтобы передохнуть от суматохи и шума Нью-Йорка, жилье, где Эви могла бы остановиться, если бы захотела навестить Бекки.
Роберт нагнулся, достал из мусорной корзины сложенный листок, будь он неладен, и прочитал. Три лаконичных предложения, Фелис, как всегда, суперпрофессиональна и оперативна. С кредитом уже больше ничего нельзя было сделать, и секретарь, осознавая это, уведомила шефа, отправив сообщение по факсу, вместо того чтобы позвонить, полагая, что не стоит попусту тратить время — как свое, так и его — на разговор. Таким образом, он сразу же получил информацию, но ответить мог на досуге. Фелис настоящий гений, когда дело касается экономии драгоценных секунд рабочего дня, и, как следствие такого рационализма, у нее оставалось больше времени на то, чтобы посвятить его действительно важным вещам. В данном же случае ее ловкость в достижении сверхпроизводительности в сжатые сроки не только не принесла пользы, но, вполне возможно, стоила ему Эви.
Нет. Что бы ни случилось, но он не позволит Эви уйти.
Эви вела машину практически на автопилоте, отчаянно стараясь держать себя в руках, чтобы не лишиться остатков самообладания. Она попыталась отвлечься и ни о чем не думать, но это оказалось невозможно. Как в одно и то же время можно испытывать столь жуткое оцепенение и столь страшную боль? И эта боль ощущалась так явно, будто ее действительно сильно избили, от чего теперь все тело словно разрывало на части. Никогда раньше она не чувствовала такого сильного одиночества или такого холода и опустошения. Жар солнечных лучей скользнул по ее коже, но и ему не под силу согреть ее. Создавалось впечатление, что странный холод и пустота пробирают ее до самых костей.
Почему? Она так и не спросила Роберта об этом, но и думать о мотивах, побудивших его так поступить с ней, не могла. И вообще, ничто из того, что он мог бы сказать ей, больше не имело значения. Потому что единственным неопровержимым фактом являлось то, что Роберт ухаживал за ней по причинам, не имевшим ничего общего ни с любовью, ни даже с влечением плоти. Он самым банальным образом использовал возникшую между ними близость, которой сознательно добивался, чтобы получить допуск к необходимой ему информации, и, получив желаемое, обратил эти сведения против Эви. Но как он вообще узнал о кредите? Эви предположила, что выяснить это можно было из отчета о кредитных операциях, однако более правдоподобным ей казалось то, что он понял это из бумаг, лежавших в ее письменном столе. Он имел предостаточно возможностей сделать это — да хотя бы в свой первый визит к ней домой. Она хорошо помнила, что тогда он подвез ее, чтобы она могла сменить одежду после того, как Джейсон свалился в воду, и Эви ненадолго оставила Роберта одного, пока принимала душ и переодевалась.
Она не очень хорошо понимала, с чего бы это он нацелился на ее причал, да и, впрочем, ей было все равно. Она подумала, что, скорее всего, дело в обыкновенной жадности, завистливом стремлении прибрать к рукам то, что принадлежит другим.
Как оказалось, она вообще плохо знала Роберта Кэннона.
Когда она наконец-то добралась до своего дома, то ею по-прежнему владело странное спокойствие, а глаза оставались сухими. Однако же нет, это больше не ее дом, а Кэмпбеллов. Словно во сне она отперла дверь и зашла внутрь, бросила взгляд по сторонам, отметив привычные вид и убранство… а потом вдруг стрелой метнулась в ванную комнату. Эви склонилась над унитазом, и ее тут же вырвало утренним кофе, хотя болезненные спазмы еще долго продолжали сотрясать тело даже после того, как желудок полностью опустел.
Когда рвотные позывы прекратились, Эви, совершенно обессилев, повалилась на пол. Она понятия не имела, сколько так пролежала, погрузившись в оцепенение от изнеможения и душевной боли, а потом пришло время слез. Она сжалась в тугой клубок, подтянув к груди колени, словно стараясь стать как можно меньше и незаметнее, и сотрясалась всем телом от сильных резких рыданий, которые рвались наружу. Она плакала до тех пор, пока снова не почувствовала себя плохо, после чего ее опять вырвало.
Прежде чем она, пошатываясь от слабости, смогла подняться на ноги, прошло немало времени. Ее веки покраснели и опухли, но зато теперь она успокоилась настолько, что даже засомневалась, а наступит ли день, когда она вновь будет способна ощущать что-либо. И, о Боже, она надеялась, что нет!
Эви быстро разделась, сбросив одежду прямо на пол. Она выбросит ее позже; Эви решила, что больше никогда не оденет не то что эту юбку, но и любой другой предмет, который был на ней прошлой ночью. К тому времени, когда она встала под душ, ее всю трясло, да еще пришлось ждать, пока нагреется вода. Омывавший дрожащую фигурку ледяной поток воды мало отличался от температуры ее кожи и не был способен прогнать смертельный холод, пронизывающий до самых костей.
Она бы простояла так весь день, парализованная отупляющей болью, но наконец пошла горячая вода, прогнав отупение. Ей больше ничего не хотелось, кроме как улечься в постель, закрыть глаза и обо всем забыть, но это не выход. Она бы не забыла. Никогда не смогла бы забыть. И даже останься она в душе навсегда, ей никогда не смыть со своего тела его прикосновений, как не изгнать из головы воспоминаний о нем.
Роберт вообще никогда не хотел ее. Ему был нужен только причал.
Причал. Ее измученный рассудок вцепился в эту мысль с отчаянной признательностью. У нее все еще есть ее причал, единственное, что пока не лежало в руинах, в которые Роберт Кэннон превратил ее жизнь. И неважно, насколько велик нанесенный им вред, он еще не победил.
Отдавая дань многолетней привычке, Эви стала неторопливо собираться, намереваясь выйти на работу. Тщательно высушив волосы полотенцем, она встала перед зеркалом в ванной и тщательно расчесала спутанную гриву, а потом заплела пряди в косу. В зеркале отражалось ее собственное лицо, бледное и невозмутимое, с которого на нее взирали потухшие и бездушные, словно два черных омута, глаза. Смерть Мэтта хоть и опустошила ее, но где-то глубоко в душе оставила свет его любви. На этот раз у нее не было и этого. Нежная забота, которую Роберт выказывал ей, лишь иллюзия, созданная им, чтобы обмануть ее. Страсть между ними, по крайней мере, с его стороны, не более чем хитроумная комбинация потрясающего секса и сложного, запутанного, словно лабиринт, сценария, написанного лишь для нее одной. Х-м-м… У этого мужчины мог бы поучиться и сам Макиавелли.
Роберт сумел разрушить все защитные барьеры, которыми она надежно ограждала себя в течение многих лет. Она-то думала, что не вынесет еще больше боли, но благодаря ему поняла, что ее способность переносить страдания выходит далеко за рамки воображения. И, в общем-то, то, что случилось, не смертельно. Ей просто придется восстановить стены, сделав их более крепкими и высокими, чем прежде, чтобы уже никогда и никому не удалось проникнуть за них снова. Пусть это займет немало времени, в конце концов, его у нее в избытке, ведь ей предстояло до конца жизни вспоминать Роберта Кэннона и то, как он использовал ее.