Любить и помнить (Демоны прошлого)
Шрифт:
Он впервые осознал себя продуктом незаконной связи, ублюдком. Мерзость какая. Да как же она осмелилась? Как она могла? У него комок подкатил к горлу. Господи, если она так преобразилась после беседы с ним, как же она выглядела после занятий с ним любовью? Любовью, с отвращением подумал он. Через двадцать-то лет?
– Так что же он? – переспросил Джеймс, с ядовитой иронией произнося последнее слово, – Как ему понравились твои милые откровения?
– Понравились.
– Значит, ты кругом довольна. Что очевидно. – Он допил бокал
– Он первым сказал о тебе Эду.
– Подумать только! Мне просто ничего не остается в этой ситуации, кроме как радоваться за вас всех. У вас сложился чудный уютненький брак втроем!
– Глупо и грубо, – холодно сказала мать. – Мне всегда хотелось сказать о тебе Эду. Ты прекрасно об этом знаешь.
– Это была мечта. Я никогда не верил в реальность всего этого, если хочешь знать. Он никогда не был для меня реальным. Только героем твоих историй. Я и предположить не мог, что когда-либо услышу о нем иначе, чем из твоих уст, и никогда не хотел его увидеть! – Он неприязненно посмотрел на мать. – В отличие, видимо, от тебя.
– Я хотела этого всегда, – призналась Сара.
Джеймс был совершенно обескуражен.
– Зачем он явился?
– Просто почувствовал, что может это наконец сделать.
– У него все еще зудит – через столько-то лет?
– Не хами, Джеймс, – резко оборвала его Сара.
– Но это же смешно! Столько лет прошло! И что же мне теперь прикажешь делать?
– Никто ничего тебя не просит делать.
– К чему тогда вообще все эти разговоры?
– Эти разговоры давно у нас велись.
– Да, шесть тысяч миль и двадцать лет долой, и теперь, очевидно...
– Что очевидно?
– Завел тебя, – грубо бросил Джеймс. – Разве не так? С первого взгляда видно.
Мать неожиданно улыбнулась в ответ, и эта улыбка его окончательно вывела из себя.
– Ты прав.
В нем закипала злоба. Больше всего злило ее самообладание, даже какое-то высокомерие. В ней чувствовалась такая уверенность в себе, какой раньше он никогда не замечал. Еще одно доказательство влияния на нее этого человека.
– Я отвечу на вопрос, который ты не решаешься задать, – спокойно сказала мать. – Да, я все еще люблю его. И всегда любила. И всегда буду любить.
Он потерянно глядел на нее.
– И чем же он тебя взял? – с отвращением спросил он. – Я просто не узнаю тебя.
– Уймись, – мягко сказала мать.
– А что прикажешь делать нам – твоему мужу и твоему сыну? Удалиться, чтобы не портить картину?
– Оставаться на месте.
– Ну спасибо, успокоила.
– Я не собираюсь бросать ни мужа, ни сына. Эд вовсе не за этим явился.
– Откуда ты знаешь? Может, до него дошли слухи, что па дышит на ладан.
Взгляд матери стал ледяным.
– Довольно, Джеймс. Ты забываешься.
– Я забываюсь? Это ты забыла обо всем на свете и еще смеешь меня осаживать!
– Замолчи!
Ее голос прозвучал как удар хлыста. Джеймс отпрянул. Сара
– Я тебя шокировала, да? Оказалась не только твоей матерью, но еще и женщиной. Ты уже достаточно взрослый и достаточно понятлив, чтобы иметь представление о том, каким кошмаром был всегда мой брак. Мы с твоим отцом никогда не спали в одной постели, и не только потому, что ему нужна специальная ортопедическая кровать. Ты не видел во мне женщину, потому что последние двадцать лет я ею и не была. Я была нянькой, Джеймс, компаньонкой, горничной, другом. Но женой в буквальном смысле слова я не была.
– Но вы казались такой хорошей парой...
– Потому что я прикладывала к этому много усилий, и мы действительно всегда были добрыми приятелями. Мы с Джайлзом верили друг другу и в определенном смысле друг друга любили – как два человека, которым приходится делить кров. Я рассталась с единственным в мире человеком, с которым мне хотелось быть вместе, ради Джайлза, потому что видела в этом свой долг. Я каждую минуту была у него под рукой, днем и ночью, дома или в больнице.
Сара говорила сдержанным тоном, но за ним чувствовалось волнение.
– Я могла бы давным-давно бросить его и взять тебя с собой, но не делала этого, потому что он во мне нуждался. А кого интересовало то, в чем нуждалась я сама, Джеймс? Тебе никогда не приходило в голову, что я тоже могу чего-то хотеть? В этом доме все держалось на мне; я должна была обо всем думать, обо всех заботиться. Отдавать всю себя, всегда только отдавать. Я должна была довольствоваться тем, что всем нужна. А мне будто ничего не было нужно. Ты никогда не задумывался над тем, что я чего-то лишена? Нет?
Он неохотно качнул головой.
– Нет, конечно, ты об этом не задумывался.
– Но па тебя любит, и ты нужна ему! – выкрикнул Джеймс.
– Это мне очень хорошо известно. Я предпочла ему Эда, потому что мало его любила. А Эда я любила очень. Любовь не выбирает – кого любить, кого не любить. Любят не из уважения и не по необходимости, у любви собственные законы и правила, и ты должен играть по этим правилам, а не по своим собственным. Ты вряд ли понимаешь меня, потому что еще не знаешь жизни, и объяснять что-либо бессмысленно. Эд стал для меня открытием. Фантазия сделалась реальностью. Это редкостная вещь. Для большинства людей их реальность – всего лишь плод воображения.
– Ой, только не надо мне пересказывать легенду о Тристане и Изольде! – презрительно отозвался Джеймс.
– Не говори о том, чего не понимаешь! Прибереги свои скороспелые сентенции до тех пор, пока у тебя молоко на губах обсохнет! Я сказала тебе всю правду об Эде. И сказала ему всю правду о тебе.
– Ты известная правдолюбка, – язвительно заметил Джеймс.
~– Ты предпочитаешь, чтобы я была лгуньей? Чтобы обманывала тебя? Притворялась? Я считала тебя взрослым. Так веди же себя как взрослый человек.