Любить или воспитывать?
Шрифт:
– Почему дедушка все время живет на даче?
– У него плохие отношения с женой. Давно. Там, в поселке, есть молодая любовница…
– Какие на самом деле отношения у вашей жены и свекрови?
– Очень сложные. Мать, конечно, все время пытается ей диктовать… Я так понимаю, что и первый брак у жены отчасти из-за этого распался…
– И все это действительно шито-крыто, тихо-интеллигентно?
– Безусловно! Никаких ссор, скандалов…
– Ага! – сказала я.
– Что – ага?! – удивился доктор наук.
– Придете все вместе, включая папу Максима и дедушку. Кажется, я поняла, что происходит.
Вся
– Есть темная комната, – говорю я. – В ней что-то, может быть, опасное. Когда в нее страшнее войти? Первое: вы знаете наверняка – там спрятался грабитель, или там лежит труп, или там притаился волк. Второе: вы не знаете, что там, но чувствуете – оно там есть…
– Конечно, второе страшнее! – говорит отчим. – К первому можно приготовиться, настроить себя, осознанно сражаться, в конце концов.
– Да, пожалуй, – соглашается бабушка.
Остальные кивают.
– В психологии это называется «ситуация нависшей угрозы». Особенно страшно, когда угроза неопределенная и не знаешь, откуда ждать удара. Это изматывает.
– А вы вообще-то о чем говорите? – с подозрением осведомилась бабушка.
– О вас, интеллигентные люди, и о вашем Максиме, – невесело усмехнулась я. – Он буквально с рождения чувствует, как ходят над его головой черные тучи, но поскольку все успешно скрывают свои действительные чувства, он ничего не может понять. Все происходит внезапно и без какого-либо разумного для ребенка объяснения: любимый дедушка вдруг «насовсем» переселяется на дачу, отец уходит и не возвращается. Потом появляется отчим, который сначала вроде бы потянулся к ребенку, а потом вдруг возникло – и не проходит – отчуждение (Максим чувствует, что он оказался «не таким»). Отец появляется вежливо и регулярно, даже сидит за праздничным столом, но при этом откровенно торопится уйти в свою настоящую жизнь, в которую Максима не приглашают. А мама с бабушкой (единственный вроде бы устойчивый факт Максимовой вселенной) никогда не повышают голоса, но время от времени разговаривают между собой так, словно случайно встретились в очереди в Британский музей.
– Да, – сказал отец Максима. – Именно. Мне моя теперешняя жена говорит: тебе как будто нравится, когда я начинаю шипеть или орать. Стыдно признаться, но ведь действительно нравится. Видно, что человек разозлился, и понятно, из-за чего. И понятно, что делать. А если все молчат, вздыхают и многозначительно смотрят…
– Что ж нам теперь, сковородками друг друга по голове лупить, как в старых комедиях? – язвительно осведомилась бабушка.
– Предлагаю эксперимент, – быстро сказала я. – Театр абсурда, но ничуть не круче, чем сглаз от зависти на гречневой крупе. Две недели скандалов.
– П-простите, я, наверное, неправильно вас п-поняла, – заикаясь от неожиданности, сказала мама.
– Правильно, правильно! – энергично и почти весело воскликнул отчим (признаюсь, предварительно мною подготовленный). – Я первый начну! Я хочу ребенка! Своего ребенка, ты слышишь, Маруся! Может быть, даже двух! После этого я готов сколько угодно возиться с Максимом, а сейчас я его вечно постную бледную физиономию на дух не могу переносить. Ребенок должен быть веселым!
– Будешь тут веселым, когда все такие ходят – не то храм, не то склеп! – вступился за сына отец.
– Да вы чего, с ума, что ли, сошли?! – мать.
– Вот видишь, дождалась! Я тебе говорила, нечего сор из избы выносить! Какие тебе психологи, когда ребенка надо в больницу на обследование класть! – бабушка дочери.
– Да она его до смерти залечит! Будешь потом рыдать! – муж жене.
Отличный, качественный, я бы даже сказала, вдохновенный скандал.
– Брек! – вскочила я и подняла руки вверх. – Не тратьте порох, Максима тут нет, а мне как психологу неинтересно, я и так все это уже знаю. Получается у вас замечательно. Вот приблизительно так – две недели. Потом поглядите на здоровье Максима. Если хоть чуть-чуть улучшилось, продлеваете эксперимент еще на полмесяца. Потом – ко мне.
– Бред какой-то! – фыркнула бабушка и вышла, высоко подняв голову.
Отец раздувал ноздри и тяжело дышал. Отчим подмигнул мне. Мать смотрела в пол.
Больше они не пришли. Спустя пару лет я встретила мать Максима в коридоре поликлиники с толстым годовалым карапузом, который, впрочем, оказался девочкой.
Она поздоровалась, и я сразу ее вспомнила.
– А-а, – улыбнулась я. – Поздравляю. Ну как, скандалите? Понравилось?
– Все изменилось, – улыбнулась она в ответ. – Как плотину прорвало. Две недели орали друг на друга, не могли остановиться, а потом на убыль пошло. И тут сообразили, что Максик (он во всем этом принимал деятельное участие) уже давно на ножки не жаловался, и корочки между пальцами отвалились… Мама теперь живет за городом с папой, а мы своей семьей. Вот Лизочка родилась…
– А Максим-то?
– Вырос. Вы бы его не узнали. Занимается футболом. Сестренку очень любит, учится хорошо, а муж так охотно с ними обоими возится…
– Ладно-ладно, только не перебарщивайте с интеллигентностью, – я предупреждающе покачала пальцем и, улыбаясь, пошла по своим делам.
Зависимость
– Его одноклассники вьют из него веревки, а он не умеет им противостоять. Нужно как-то объяснить ему, научить. А я не знаю как…
Мальчик лет десяти смотрел на меня и окружающее без всякого интереса. Мать, напротив, озиралась энергично и даже слегка хищновато, как будто собиралась охотиться у меня в кабинете. Одета она была неброско, но со вкусом, все аксессуары тщательно подобраны, прическа – волосок к волоску. Все в ней было аккуратное и какое-то неуловимо «брендовое».
– Шура, у тебя есть друзья? – спросила я.
– Да, – ответил мальчик. – Много.
– Да какие это друзья! – воскликнула мать. – В крайнем случае – приятели. Вот вы сами скажите: недавно он простудился, болел неделю – так никто ни разу ему даже не позвонил. Это хорошо?
– Нет, нехорошо, – согласилась я.
– Васька звонил три раза и хотел зайти, – сказал Шура. – Ты не разрешила.
– Вот только Васьки этого нам и не хватало! Ты вспомни, что было, когда он в прошлый раз к тебе приходил!
– А что было?
– Бомбы с водой из окна на прохожих кидали, а потом Вася у него игрушку украл.
– Я ему сам отдал.
– А я помню эти бомбы! – оживилась я. – Их из листочков в клеточку делают, а потом надувают. Они классно на асфальте взрываются. Не знала, что это искусство еще сохранилось…