Любить или воспитывать?
Шрифт:
– Что-о-о?! – я наконец забеспокоилась. Как-то все это уже не походило ни на розыгрыш, ни на игру.
– Не очень так высоко, конечно, но если побежит или прыгать начнет… Ее к прошлому году уже почти задавили, а я увидел случайно, прочел у нее в башке, мне жалко стало, я и говорю: я тебе верю, ты и вправду летаешь. Давай поедем на поля, там ты мне покажешь и полетаешь вволю. Она, конечно, сразу согласилась. Мы из школы за старые теплицы на автобусе поехали, где Пулковские высоты, знаете? Она так радовалась, бегала, летала, и я за нее радовался. Потом
– За что?!
– Она во втором классе, я в девятом. Что они подумали? Что она меня на пустырях летать учила? – он усмехнулся. – А она-то, кнопка, подпрыгнула и сверху на папашу и налетела, в волосы ему вцепилась, не дала меня дальше убивать. Потом долго с ними по ментовкам таскались, пытались разобраться. С тех пор я ментов и… А ее они теперь в легкую атлетику отдали, будет с шестом прыгать, еще увидите – в олимпийские чемпионки выйдет… Мне вообще-то с маленькими нравится. У меня сестра, четыре года скоро будет, у нее такие мысли смешные, четкие, округлые, как будто в тетрадке по линеечке написаны. А у взрослых часто бывает просто шум такой, как у нашего кота. Особенно у тех, которые из офисов выходят…
Мне ужасно хотелось спросить его: «Ну и о чем я сейчас думаю?» – но после рассказа о летающей девочке это казалось каким-то уж совсем неуместным. Надо было что-то делать. Вызвать мать? Отправить к психиатру?
– К психиатру я не пойду, – спокойно сказал мальчик. – А мама скажет, что у меня всегда были фантазии и посоветует вам не заморачиваться.
Я вздрогнула, но ничего не ответила на его реплику.
– Если тебе нравится возиться с детьми…
– Что ж мне, на воспитателя детского садика учиться? Там же одни девчонки, и вообще…
– Можно на педагога начального образования, – сказала я. – Кто только что говорил про общепринятое, которое все давит? Если лично тебе это нравится и у тебя получается, то какое тебе дело, кто там еще и кто что скажет. Потом ты сможешь работать не только в школе, но и в дополнительном образовании, организуешь кружок, будешь поддерживать и выращивать необычные детские таланты, чтобы их среда не задавила…
– С ума сойти! – вытаращив глаза, сказал мальчик. – Вы мне сейчас почти верите!.. А кружок… что ж, в этом что-то есть. Да и учителем, если у маленьких, я, в общем-то, не прочь. Меня Ольга Игоревна раньше часто на площадке с продленкой оставляла, когда я с сестрой гулял, теперь ей, правда, менты запретили… Я подумаю об этом, спасибо.
Он вежливо попрощался и вышел в коридор. Я, как привязанная на веревочке, шла за ним. Следующая по очереди малышка заплакала, едва увидев открывшуюся дверь. Мой клиент опустился на одно колено, заглянул ей в глаза и сказал:
– Не бойся. Там только игрушки и нет шприцев и белых халатов, – потом обернулся к молодой маме: – Да дайте вы ей этот сок из сумки, никакого вреда не будет, он же с трубочкой, не прольется, а ей спокойнее… Она после больницы не отошла
Девочка взяла сок, заглянула в кабинет, увидела игрушки и потопала к ним. Мама ошеломленно взглянула на юношу, потом на меня, вошла вслед за дочерью в кабинет и сказала:
– Мы недавно в больнице с ожогом лежали, так вот у нее теперь истерики…
Больше я его никогда не видела.
Но что это было? Искусный и талантливый розыгрыш? Или еще одно доказательство того, что окружающий нас мир куда сложнее и многослойнее, чем нам кажется?
Лунная девочка
– Она шьет платья для куклы младшей сестры! – обвиняющим тоном сказала женщина. Раздражение портило ее красиво вылепленное лицо. – А потом часами играет с ней в домики и в гости.
– Ну и что в этом плохого? – удивилась я. – Вам бы радоваться, что старшая младшую занимает…
– Вы что, издеваетесь?! – буквально вскипела мать. – Ей скоро исполнится шестнадцать лет! Нужно думать о выборе института, о подготовительных курсах, о своем месте в социуме, о мальчиках, наконец…
– А вы уверены, что Тамара обо всем этом не думает? – спросила я.
Тамара присутствовала здесь же, смотрела на меня и на мать со спокойной, милой улыбкой. На щеках у нее были чудесные ямочки.
– Уверена! – отрезала мать. – Я вообще не понимаю, о чем она думает. Книги читает редко и какие-то странные, телевизор вообще не смотрит, в компьютере только рассматривает чужие фотографии. Зато может часами сидеть на подоконнике и смотреть на луну. Может, она лунатик? Это лечится?
– Лунатизм – это вовсе не смотреть на луну, – улыбнулась я.
– Ну тогда я не знаю… Главное, она ведь неплохо учится, четверки и пятерки, значит, умственной отсталости нет и могла бы, если бы захотела… А у нее никакого самолюбия! Она ходит без лифчика и сама шьет себе бесформенные сарафаны, говорит, так ей свободно. Возится с подружками младшей сестры. Или того пуще: напротив нашего дома – три обшарпанные хрущевки. Там на скамейках у парадных бабки сидят, как в деревне. Так вот она по дороге из школы подсядет к ним и часа три о чем-то разговаривает. Это нормально или как? И к тому же она толстая! – почти с отчаянием выкрикнула мать. – Я говорю ей: перестань жрать булки и пирожные, займись своей фигурой, походи в зал…
Если честно, то вот на этом месте мать меня откровенно достала. Тамара действительно была пухленькой, но, на мой взгляд, чувствовала себя в своем теле совершенно комфортно, и полнота ее совершенно не портила. К тому же я прожила на свете уже достаточно, чтобы знать: «вешалки» нравятся далеко не всем. Но я должна была уточнить еще пару вещей.
– А какую позицию во всем этом занимает отец Тамары?
– Никакой, – отрезала мать. – И никакого отца. С отцом младшей сестры отношения хорошие, но он в воспитание категорически не вмешивается.