Любит-не любит
Шрифт:
Сейчас же Венчик решил, что раз в сказке ложь, но в ней есть и намек, который добрым молодцам урок, то он сможет почерпнуть что-то полезное из хитросплетений судеб героев. Чем, как говорится, черт не шутит, ведь не на пустом же месте пишутся сценарии…
Жгучий брюнет лихо подрулил к фигурным чугунным воротам парка в роскошном кабриолете и, затормозив, вылез из него. Он только что успешно провернул многомиллионную сделку и решил прогуляться среди благоухающих клумб и ровных чисто подметенных дорожек этого
– Господи, опять, куда ни плюнь, эти дети, – проворчал Венчик, однако совладал с раздражением и стал смотреть дальше. Тем более что сейчас на экране должна была появиться восходящая звездочка, многообещающая звездочка.
И она появилась. Воплощение невинности и наивности, с огромными серыми глазами и… и с девочкой лет пяти-шести, которую она держала за ручку.
Венчик чуть было не взвыл от такой подлости. Он знал, что герои должны неожиданно встретиться в весьма душещипательной ситуации. Но к такому повороту событий был не готов. Тем более что у юной героини просто не могло быть такой взрослой дочери. Впрочем, он сам раньше отмахивался от подобных замечаний помощника режиссера.
– Главное, чтоб за душу брало и смотреть было приятно, – говаривал бывало Венчик. – А на эти мелочи никто обращать внимания не станет.
Итак, столкновение жгучего брюнета в дорогом длиннополом пальто нараспашку и небесного сероглазого создания в сиротской голубенькой курточке и с ангелоподобной крошкой в придачу было неизбежно. Ибо двигались эти двое друг другу навстречу по аллее, обсаженной ухоженными фигурно подстриженными кустами. Ну, чем не Версаль или, на худой конец, Царское Село!
«А может, пронесет?» – подумал продюсер и молитвенно сложил руки, хотя прекрасно знал, что нет, не пронесет.
И не пронесло. Двое застыли как вкопанные в шаге друг от друга и вытаращили глаза, изображая потрясение. Потом брюнет раскрыл рот и так, как если бы его только что осенило, сдавленно прошептал:
«Это… это моя дочь?»
Девочка тем временем вырвала у матери руку и, отбежав в сторону, стала собирать красивые осенние листья, о чем-то сама себе оживленно рассказывая. Не в пример взрослым, вела она себя куда естественнее.
Блондинка с равнодушными глазами вздернула нос и повела плечом, демонстрируя презрение и некогда попранную женскую гордость одновременно.
«Нет, это моя дочь, только моя, и ничья больше!» – произнесла героиня, и в уголке ее глаза на крупном плане бриллиантом сверкнула прозрачная капля. Видимо, слеза.
«Но как же я? Ты ведь когда-нибудь расскажешь ей обо мне?» – воскликнул брюнет, вне себя от нахлынувших на него воспоминаний о минутах настоящего счастья, которые он познал некогда с этим юным и непорочным существом.
«Да, скажу, –
Девочка подбежала к ней и вложила крошечную ладошку в ее руку с длинными, отливающими кроваво-красным ногтями. И в кадре еще долго маячили их удаляющиеся силуэты. Прогуливающихся с колясками молодых мамаш как корова языком слизнула. Неизвестно почему яркий солнечный день вдруг в мгновение ока сменился туманными сумерками. Естественно, заморосил дождь.
– Ну и как идиотку с такими когтищами можно подпускать к ребенку? – неожиданно для себя возмутился Венчик. – Она же его покалечит!
А героя тем временем разрывало на части: то ли бежать вслед за недопетой песней любви, то ли возвращаться в стольный град Москву, к престижной, но, как водится, нелюбимой жене и долгожданным новорожденным сыновьям-близнецам.
Тут Венчик не выдержал и нажал на пульт. Экран послушно погас, а видеоплеер выплюнул диск на подставочке.
– Чушь собачья, – пробормотал продюсер. – И как только такое люди смотрят? Неужели кто-то может воспринимать это всерьез?
Венчик невольно представил себя на месте героя… Он встречает Тину, за ручку она ведет девочку… или мальчика, не суть как важно. Но разве могла бы она нести такую чепуху, так поводить плечиком, так морщить нос? Нет, все наверняка было бы совсем по-другому…
Венчик настолько увлекся, представляя себе эту умозрительную встречу, что очнулся, только когда в груди стало неимоверно больно и возникло ощущение, что он совершил непоправимую ошибку.
– Господи, что же теперь делать? Как жить-то? – прошептал продюсер, и собственный голос привел его в чувство.
Но вслед за этим он не почувствовал облегчения от того, что выдуманная встреча – это пустое, морок, наваждение. От нее нельзя было отмахнуться, как от ночного кошмара. Такое вполне могло случиться… когда-нибудь, в будущем… И неужели у него возникнет это ощущение совершенной непоправимой ошибки, тоски по тому, что могло сбыться и не сбылось?..
Продюсер Вениамин Диктов испытывал чувства, которые ему доселе испытать было не дано. Они донельзя испугали его своей глубиной, силой, какой-то всеохватностью. Словно грозили перечеркнуть все то легкое, светлое, радостное, что наполняло прежде его жизнь.
– Неужели такое может со мной случиться? – спросил он в пространство, надеясь, что откуда-то извне придет ответ, который его успокоит, обнадежит.
Но мягкая мебель, ковры, тяжелые портьеры заглушили взывающий голос, и даже эхо ему не откликнулось. Венчику неожиданно стало так одиноко, как никогда в жизни.
– Что же это такое? – вопросил он, стараясь за кривой усмешкой скрыть овладевший его сердцем страх. – Намек? Предостережение? Предвидение?..
Глава 12