Любители варенья
Шрифт:
— Отлично. Подробности расскажешь позже.
Новость воодушевила Васнецова. Он надеялся, что руководство оценит его оперативную работу. В их отделении еще не бывало случая, чтобы опасного преступника задержали в течение суток.
Старший лейтенант ни на минуту не забывал о том, какая сейчас стоит перед ним важная и ответственная задача. Но короткая мысль о Лене, как всегда, обогрела душу и придала ему уверенности в том, что он успешно справится. Возможно, он и погорячился, решив все взять на себя, Борисова стоило бы тоже прихватить. Хотя и на Кальченко, который сейчас сосредоточенно вел машину, можно было положиться. Он парень ловкий, крепкий, реакция у него отменная.
Но уже подъехав к причалу, Васнецов не смог подавить в себе честолюбивого замысла. Очень хотелось самому, в единственном числе захватить московских гостей. Чтобы доложить начальству не только о своей прозорливости, но и о том, как он бесстрашно захватил опасных преступников, незаконно владеющих оружием, которым была убита гражданка Гавриленко. Возможно, и причастных к убийству Баулова и сестры Гавриленко. А если удастся доказать, что Плетнев действовал в сообществе с Турецким, а этого нельзя исключить, то захват банды налицо.
Васнецов был уверен, что он ничем не рискует. Плетнев и Турецкий не станут сопротивляться, это как пить дать. И у них нет оружия, это тоже сто процентов. Но Кальченко пускай будет настороже, поблизости, мало ли… Но не вмешивается до поры до времени. Задача Кальченко была ясна, возражать он не стал. Кальченко, конечно, догадывался, какие причины побуждают старлея действовать в одиночку, — всю славу хочет сам заполучить. Да и хрен с ним! Кальченко человек не самолюбивый, гордыни в нем ни на грош. Может, для карьеры это и плохо, зато спокойнее. Он исполнительный, не трус — в этом его никто обвинить не может. Так что Кальченко после краткого совещания с Васнецовым засел за ближайшую лодку и с этой выгодной позиции стал наблюдать за развитием событий. В случае чего за ним не станет. Он, естественно, был в курсе сложившейся ситуации. Вооруженный милиционер, обуреваемый тщеславием, хочет арестовать двух безоружных и притом не жаждущих крови москвичей. Сержант, ко всем своим достоинствам обладал еще и чувством юмора. И он даже не скрывал насмешливой улыбки, благо, — лейтенант его не видел. Кальченко себя даже упрекнул за то, что при выполнении такого ответственного задания едва сдерживает смех. Но не рыдать же… — оправдал он свою несерьезность.
Васнецов, напротив, был настроен весьма решительно и серьезно. Он бесшумно подкрался к двери эллинга, держась в тени, прислушался. Какой-то непонятный, едва различимый звук заставил его насторожиться, и лейтенант вытащил пистолет, держа его наготове. Затем распахнул дверь и рявкнул:
— Стоять! Милиция!
Кальченко вытянул шею, ожидая чего угодно, например, что услышит мужские голоса. Не обязательно мирные, скорее всего, возмущенные. Возможно, шум борьбы. Жалко было бы, если бы москвичи не оказали никакого сопротивления. Тогда он перестал бы их уважать. Но фигура Васнецова продолжала маячить на пороге, потом как-то не слишком решительно скрылась в глубине эллинга, и дверь за ней сама собой закрылась. И тут началось. Бешеный собачий лай, строгий окрик Васнецова:
— Уйди! Уйди, я тебе сказал. Слушай, не надо…
К кому это так просительно обращается лейтенант? Неужели к собаке? Вот в этом вся его гнилая интеллигентская сущность. Но Кальченко решил, что ситуация у лейтенанта вполне под контролем. В конце концов, он вооружен, в собаку стрельнуть — раз плюнуть. Это его вина, что в нем проснулась какая-то неожиданная жалость к лютой псине.
— Я не хочу в тебя стрелять… Пожалуйста! — слышался чуть ли не отчаянный голос Васнецова. Надо же, какой он, оказывается, любитель животных. Надо ребятам рассказать.
— Ненавижу стрелять в животных. Уйди, прошу тебя… Как унять этого пса?
У кого он спрашивает, интересно? Никто не отвечает. Сам с собой разговаривает, что ли… Может, пойти на подмогу? Но команды не было…
Кальченко не знал, что тот, к кому обращался Васнецов, даже при сильном желании ответить не мог, поскольку во рту у него был чужой носовой платок, приклеенный скотчем.
Белобров даже не ожидал такой удачи, и хотя мнения о Боксере не изменил, все-таки соизволил небрежно бросить:
— Молодец, Юрик.
Этого было достаточно, чтобы Боксер расплылся в улыбке. Когда Денис Иванович называл его по имени, это говорило о том, что он проявляет свою благосклонность. А если она к тому же подкреплена похвалой, то Боксер мог собой гордиться: шеф доволен. Еще бы, он держал в руках кассету, за которую уже несколько человек поплатились своей жизнью. А если бы кассеты у оперов не оказалось, неизвестно, кому бы сейчас улыбался Боксер. Может, рыбам, куда бы его отправили вслед за сестрой Гальки.
Особенно Боксера радовала разбитая рожа Турецкого. Но и фингал под глазами Плетнева тоже был ему в кайф. Оба опера сидели в углу дока, и скудный свет единственной электрической лампочки освещал их мрачные физиономии. И Белобров решил побеседовать с москвичами.
— Здорово, супермены. Не устали, часом? Ну, сейчас наотдыхаетесь. Гарантирую вам пожизненный покой. Здесь вам не Москва, заступиться некому. Никто и не вспомнит. Так, бегали какие-то и пропали… Кстати, а что это вы так суетились? Что вам дома не сиделось? Не пойму, зачем вы бегали… Что вам нужно?
Турецкий, фамилию которого Боксер теперь запомнит до конца своей жизни, и тут снагличал:
— Мы здесь на грязелечении…
Острит, сволочь. И страха на его лице ни грамма. Что ж за народ такой? Считай, последние минуты его жизни пошли, а он шутки шутит. Боксер этого понять не мог. И даже почувствовал к своему врагу уважение. Что-то ему подсказывало, что он в подобной ситуации вряд ли смог собой так владеть…
— Шутишь? — невозмутимо изрек Белобров и даже голос не повысил. Тоже кремень мужик, ну и самообладание у него! А Белобров продолжал спокойно и рассудительно, словно и не злился сегодня с утра, как незнамо кто: — У меня тоже для вас шутки припасены. Так сказать, домашняя заготовка. Кассеты у вас нет? Нет. Менты ее не видели, я знаю. Зато менты видели у вас в доме ствол, из которого девку застрелили в «Ставриде». А вторая, которую со дна морского, аки русалку, достали, тоже в морге лежит. И такой у меня к вам вопрос не вопрос, а констатация факта: на кого повесят эти два убийства? Ну, да вам уже все равно будет, потому что показания вы, увы, дать уже не сможете. Мне вас искренне жаль. Кстати, и Баула вам припишут. Зачем его завалили? Так что, парни, расплачиваться вам сейчас придется за то, что моего лучшего помощника закопали. Ну а ментам о вас хорошая память останется в виде двух сестер, невинно убиенных. Долго менты еще будут париться с этим делом, да концы не найдут. Я ясно выражаюсь?
— И главное, какие ученые слова знаете — например, констатация. Бандиты у нас какие нынче просвещенные пошли, — съязвил Турецкий.
— Мели, Емеля… — не поддался на колкость москвича Белобров и правильно сделал. Все равно им каюк. Зачем себе нервы портить? Боксер одобрил выдержку шефа, а тот уже обратился лично к нему: — Ну что, Юрик, «золотая голова», какие на доках несчастные случаи бывают?
Боксер опять расплылся в улыбке и хотел даже придумать что-нибудь оригинальное, сострить, но на ходу ничего в голову не пришло, и он коротко ответил: