Люблинский штукарь
Шрифт:
И усмехнулась — дерзко, презрительно, неискренне.
Пришлось ее выслушать, потому что, когда женщина разговорчива, с этим ничего не поделаешь. Хотя она жаловалась на жизнь, словечки, гладенькие и кругленькие, сыпались у нее изо рта как горох. Что ее ждет? Что она тут высидит в Песках? Лейбуш, ясное дело, не вернется. Что с возу упало, то пропало. Уже сейчас она по сути дела вдова. Ей еще швыряют два золотых в неделю, но как долго это продлится? Касса у воров пуста. Половина хевры за решеткой. А что купишь за пару целковых? Воду для каши? Она задолжала всему свету. Надеть на себя нечего. Все женщины ей враги.
Жалуясь на судьбу, Зевтл играла висюлькой цепочки. На ее правой щеке вдруг появилась ямочка.
— Возьми меня, Яшенька, с собой.
— Не могу.
— Почему? У тебя лошади и подвода.
— А что скажет Магда? Что скажут в местечке?
— В местечке и так говорят. Всё, что умеет твоя девка, я сумею не хуже. Даже немножко лучше.
— И сальто сделаешь?
— Если не сделаю — научусь.
Всегдашний пустой разговор. Для циркачки она была слишком толста. С коротковатыми ногами, широкими бедрами и выпирающей грудью. «Она годится разве что в прислуги и еще кой на что», — подумал Яша. И хотя влюблен в нее, конечно, не был, вдруг заревновал. Кто может знать, чем она тут занималась, пока он ездил? «В последний раз я здесь, — решил он. — Оно ведь все потому, что мне скучно и хочется забыться, — оправдывался Яша сам перед собой. — Как пьянице, который заливает горе водкой». Он никогда не мог понять, как это другие, не впадая в тоску, живут всю жизнь на одном месте с одной женщиной. Он, Яша, всегда готов расхандриться… Яша достал три серебряных рубля и с ребячливой важностью разложил их на ноге Зевтл ниже краешка платья: один возле коленки, другой повыше, третий на бедре. Зевтл глядела с любопытством и улыбочкой.
— Это мне не поможет.
— Но и не помешает.
Яша разговаривал с ней грубовато, на ее манер. Одним из его талантов было умение примениться к человеку — что, кстати, не лишнее и в магнетизме. Зевтл обстоятельно собрала дареные рубли и положила в ступку на комоде.
— Что ж, спасибо.
— Я спешу.
— Что за спешка? Я скучаю по тебе. Недели проходят, а от тебя ни слуху ни духу. Что ты поделываешь, Яшенька? Мы ведь еще и друзья.
— Ясное дело…
— С чего ты такой задумчивый? Будь я не я, наверно, новый товар завелся! Ну-ка расскажи! Я не заревную. Я все понимаю! Для тебя женщина, как цветок для пчелки. Каждый раз новое. Тут пожужжал, там побывал и — жжж! — улетаешь. Как я завидую мужчинам! Можно продать последние панталоны, лишь бы стать мужчиной!..
— У меня появилась одна, — сказал Яша.
Ему давно хотелось с кем-нибудь поделиться. С ней он чувствовал себя совершенно свободно. С Зевтл можно было не опасаться ни ревности, ни гнева. Он обходился с ней, как помещик с деревенской девушкой. А у Зевтл уже разгорелись глаза. Она заулыбалась невеселой улыбкой обиженного, которому обида доставляет удовольствие.
— Я как чувствовала! Кто же она?
— Вдова профессора.
— Вдова? И что?
— И ничего.
— Ты влюбился?
— Немного.
— Когда мужчина говорит «немного», значит, «очень». Она молодая? Красивая?
— Не такая уж и молодая. У нее четырнадцатилетняя дочь.
— В кого же ты влюблен, в мать или дочь?
— В обеих.
Зевтл притворно поперхнулась.
— Обеих не получишь, дорогой мой.
— Пока мне достаточно матери.
— Что такое профессор? Доктор?
— Он учил математике в университете.
— А это что такое?
— Счет.
Какое-то время она размышляла.
— Я знала. Меня не обманешь. Стоит мне поглядеть на мужчину, и все ясно. Что ты собираешься делать? Жениться на ней?
— Я женат.
— У тебя жена играет роль! Но как вы познакомились?
— Она была в театре, и кто-то ее представил. Или нет, я отгадывал мысли и сказал ей, что она вдова и прочее.
— Откуда ты знал?
— Моя тайна.
— А потом что?
— Она влюбилась. Решила все бросить и ехать со мной за границу.
— Прямо так?
— Она решила выйти за меня.
— За еврея?
— Хочет, чтобы я немножко крестился…
— Немножко? А на что тебе заграница?
Яша посерьезнел.
— А что я имею здесь? Двадцать пять лет на сцене и по-прежнему бедняк. Сколько можно еще ходить по проволоке? От силы — лет десять. Все меня хвалят, но платить никто не платит. За границей таких, как я, ценят. Там, если знаешь пару фокусов, ты богат и знаменит. Выступаешь перед королями, ездишь в карете. Будь мое имя известно в Европе, ко мне и тут, в Польше, относились бы по-другому. Понимаешь, что я говорю? Здесь хотят, чтобы все было как в больших странах, и все пляшут под их дудку. Оперный певец может драть горло как петух, но если он пел в Италии, все кричат «браво!».
— Всё так, но придется креститься.
— Большое дело! Кладешь рукой крест, и на тебя брызгают водой. Откуда я знаю, какой Бог правильный? Никто не был на небе. Да я и молиться не хожу.
— У католиков — пойдешь.
— За границей это мало кого интересует. Я — циркач, не священник. Знаешь, сейчас новая мода: гасят свет и вызывают духи покойников. Садятся за столик, кладут на него руки, и стол отрывается от пола. Об этом полно в газетах.
— Настоящие д у хи?
— Не будь дурой. Всё делает фокусник. Он подставляет ногу, приподнимает стол и щелкает в ботинке большим пальцем. Это значит, что духи подают голос. Очень солидные люди ходят на эти сеансы, особенно женщины. Скажем, у кого-то умер сын, и от него хотят получить весточку. Платят фокуснику деньги, и медиум вызывает дух сына.
Глаза Зевтл округлились.
— Правда?
— Чепуха это!
— Может, колдовство?
— Колдовать они не умеют.
— Мне говорили, что в Люблине есть человек, который показывает в черном зеркале покойников. И сказали, что я могла бы увидеть Лейбуша.
— Что ж ты не бежишь? Тебе покажут какую-нибудь картинку и скажут, что это Лейбуш.
— Что-то ведь все-таки покажут.
— В лучшем случае хворобу, — сказал Яша, удивленный, что дискутирует о подобных вещах с Зевтл. — Я тебе покажу в зеркале кого хочешь, даже твою бабку!
— Значит, Бога нет?
— Есть. Но никто с ним не разговаривал. Как разговаривает Бог? Если по-еврейски, его не поймут поляки, если по-французски, обидятся англичане. В Торе сказано, что он говорил по-древнееврейски, но меня там не было. Что же насчет духов — они тоже есть, но фокусник их вызвать не может.