Люблю и ненавижу

Москвина Татьяна Владимировна

А все, ребята, закончилось кино членов Союза Кинематографистов. Оказалось, можно преспокойно обойтись без него – и снять чистый, сильный, глубокий фильм, без тени натужной конъюнктуры, без фальшивого патриотизма, без подражательных затей. Фильм, внятный миру. Наконец-то задача решена – и среди авторов решения, конечно, продюсер картины Дмитрий Лесневский.

«Возвращение» – серьезное и пронзительное высказывание о важнейших узлах жизни. Режиссер проявил храбрость и задел ее, жизнь, за больное. А что же в нашей русской жизни может болеть больше, чем вопрос – как будет стоять наша земля без мужчин и какое же мыслимо Отечество без отцов?

К двум мальчикам, Ивану и Андрею, что живут между покоем маминого дома и безжалостными законами подросткового мира, вернулся отец (Константин Лавроненко), после двенадцатилетней отлучки. Эдакий кряжистый хэмингуэевский мужчина, волосы –

соль с перцем, глаза стальные, ухватки звериные. Где был – не говорит, но нас, русских, не проведешь, мы отлично знаем, откуда в семьи сваливаются молчаливые папаши с волчьим прищуром и рыком «Все, я сказал!». Вытащив мальчишек из дома, отец везет их сквозь пустые, мрачные и прекрасные пространства родимой земли на таинственный остров в северном море. Всеми средствами отец пытается сломить волю сыновей, приобщить, приохотить к своему суровому царству, где он главный и бесспорный повелитель. Старший сын согласен на испытания, младший – нет. В круглолицем упрямце Иване (Иван Добронравов) тоже обитает мужская воля, смысл которой в одном – или ты меня сломаешь, или я тебя. По– другому у них не бывает. Тот, кто ведет себя иначе, тот баба, трус и козел. И вот три воли сплетаются в смертельной схватке – кто кого. Взаимопонимание, уступки, тепло, душевность – все это исключено из яростного первобытного мира, где надо смолить лодку и добывать пищу, где лютуют ветхие стихии и опасность ждет за каждым углом. Подчинение старшему тут – закон, и приказы обсуждать не принято. Жестокий мужской мир пугает своей грубостью, но печаль-то в том, что без этой жестокости нет и мира. Некому воевать, некому строить, некому воспитывать детей, некому любить женщин, некому отвечать за отечество, некому бить всякую нечисть, расплодившуюся на земле. Нет мужской воли – нет мужчин, а если они есть – они хотят победить друг друга.

Кажется, что, кроме тихой белокурой мамы (Наталья Вдовина) и официантки из провинциального ресторана, в фильме нет женщин. Это не так. Мужское трио «Возвращения» играет свою драму на лоне самой главной и самой жестокой женщины на свете, в сравнение с ее жестокостью, мужские забавы – детские игрушки. Разумеется, это природа – важнейший и наверное самый потрясающий образ фильма (оператор Михаил Кричман). В отличие от прелестной, нежной и обворожительной природы Севера, явленной нам в «Кукушке» Рогожкина, природа «Возвращения» – не милая, не ручная, не соизмеримая с человеком. Русская природа. В ее якобы тихих красотах скрывается древний ужас, она следит за героями, нещадно поливая их дождем, окутывая туманами, качая на бескрайней воде их утлый челн. Она может, точно в насмешку, приманить солнечным лучом, подарить толстых рыбок – и она же способна проглотить любое существование просто так, забавляясь своей силой и человеческой беспомощностью.

И какой наивной, бессмысленной затеей предстает тогда сыновний бунт против отца. Какие, в сущности, ничтожные мелочи развели и рассорили их вплоть до трагического исхода. Вместе они были бы непобедимы, но, кроме суровой воли, для объединения нужна еще и любовь – не спрятанная в закромах души как слабость или болезнь, а живая, деятельная, открытая.

В мифическом пространстве «Возвращения» Россия – страна безлюдная. Страна огромных пространств, враждебных человеку. Зона молчания, лесная-травяная пустыня. Давно отгуляла эта земля свою вольницу, да так и осталась без хозяина, без пастыря, без Отца, затаившись в тоске и злой обиде, как это бывает с одинокими женщинами. Никого нет. Никто не придет. Призрачное возвращение отца длилось ровно одну сакральную неделю – в конце картины он исчезает даже со старой фотографии. Остаются его резко повзрослевшие сыновья – опять безотцовщина, как и миллионы их ровесников и соотечественников, сданных в детские дома, выросших у одиноких матерей, шныряющих по вокзалам, помирающих от наркоты, зарезанных в пьяной драке. И нет выхода, как не было выхода у младшенького сына в начале фильма, когда он, боящийся высоты, должен был прыгнуть с вышки в воду, понукаемый своей стаей. «Иначе ты трус и козел!». Так он и сомлел там, голый, несчастный, пока мама не забрала.

Кстати, это важно – картина, при всей ее мистической красоте, соткана из реальных и вполне убедительных происшествий и по-хорошему аскетичных диалогов (сценарий таких-то). Характеры выписаны, обстоятельства не превышают нормативы достоверности. Никакой зауми, никакого специального философствования, никаких шифров (то есть, никакого ВГИКа). Есть длинные планы, но это нисколько не раздражает. Нарастающая тревога за героев и откровенный, обжигающий трагизм финала созданы обычными драматическими средствами, известными

с древних греческих времен. Профессионально безукоризненная работа.

И нет у меня желания гадать, что-то будет с Андреем Звягинцевым дальше, как-то он сумеет/ не сумеет одолеть им самим взятую высоту еще раз. Серьезное дело люди сделали, и на этом спасибо. Да, это невеселое кино про невеселую землю и нелучшую на свете долю. Но для желающих вечного веселья и вечной молодости, многое предусмотрено сегодня. Можно бездарно подражать бездарным певцам и считать себя сфабрикованной звездой. Можно до колик объедаться заграничными кинобургерами. Целые телеканалы отведены под веселость. Но это все – подражательное, заимствованное, пережеванное. А вот в некоторых фильмах последнего времени (и «Возвращение» этому прекрасный пример) ощущаются неподражательное, органическое биение национального духа, плодотворная тревога ума, беспокойство сердца – вкупе с умением все эти дивные, но отвлеченные вещи воплощать, отливать в гармоничную форму. И это биение национального духа приходит в наше кино, почти минуя официальные инстанции, не заглядывая в обносившиеся «творческие» союзы и мало интересуясь местными крылатыми статуэтками. Живому нужно живое, а не мертвое.

2004 г.

Замуровали, демоны!

(О новогодних телепередачах)

Не знаю, кто в нашей стране отвечает за генеральную концепцию телевизионного эфира, но, после того, что мы увидели в новогодние и рождественские праздники 2004-го года, мне кажется, этот человек(?) обязан ходить очень осторожно, скрывая свое лицо и род занятий.

Я человек слабый и никогда никого не била. Но если бы я узнала, что где-то бьют ответственного за новогодние «ремейки», то самолично побежала бы туда и мстительно пнула бы преступника побольнее с криком – «За „Фигаро!“», «За „Бременских музыкантов!“», «За „Снежную королеву!“», «За – „За двумя зайцами!“»… А если мне скажут, что критики так писать не должны, а должны они аргументировать и разбирать, то я отвечу – сегодня я не критик. Я рассерженный зритель, у которого осквернили чистейшие воспоминания о настоящем искусстве.

Спектакль Валентина Плучека «Безумный день, или Женитьба Фигаро» не являлся шедевром, а Плучек – гением. Но, видимо, сам воздух театральной Москвы двадцатых годов, которым он когда-то надышался, был настолько талантлив и пропитан творчеством, что режиссеру надолго хватило умения делать отличные вещи для широкой публики. «Фигаро» Плучека, по счастью, остался на пленке. Миллионы людей видели божественного Андрея Миронова и навсегда запомнили, что такое воздушная, искристая игра, моцартианские ритмы, пронизывающие артиста от макушки до пят, умное и умелое веселье, восхитительный ансамбль (в старом «Фигаро» играли Ширвиндт, Пельтцер, Вера Васильева, Менглет и многие другие).

Действие нового «Фигаро» (как свое главное достижение, НТВ показало его в прайм-тайм 31-го декабря и 7-го января) происходит, очевидно, в борделе. «Граф», «графиня», «паж», «Сюзон» – это явно бордельные клички. Такие мерзостные, нарочито пышные и возбуждающие костюмы, такие томно-пошлые взгляды, такое вульгарное кокетство и развратно-хихикающая манера поведения (дескать, мы – то знаем, что делаем!) бывают в известных заведениях. Ни юмора, ни легкости, ни красоты – подделка, подмена, скверна. «Откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу „Фигаро“ – советовал Пушкин? Напейся политуры и посмотри новый телефильм. Вообще, с какой стати Филипп Киркоров, Лолита Милявская, Анастасия Стоцкая и другие поп-идолы вообразили себя драматическими артистами? Таланта у них нет ни на грош. Драматический актер умеет забыть себя в интересах образа, он создает из самого себя нечто новое и небывалое. А эти раскрашенные духи умеют только умирать от любви к себе, показывать свои прически, наряды, гримасы и буквально извиваться в конвульсиях самоупоения. Боже, как они любят себя! Нам, землянам, это недоступно. Говорят, так любят себя демоны…

В эфире часто бывают старые картины, прекрасные комедии и мелодрамы, снятые когда-то для масс и массами любимые. Разница между ними и поп-новоделом становится все рельефнее, все ужаснее, все отчаяннее. Опять показали «Иронию судьбы» Рязанова и «Иван Васильевич меняет профессию» Гайдая. Все желающие обсудить проблему наличия драмталанта в Киркорове, посмотрите внимательно, как играют Андрей Мягков или Юрий Яковлев. Комическая, почти фарсовая игра – а сколько вкуса, какие разнообразные интонации, как энергично и точно построены образы, как это на диво легко и остроумно. А то, что происходит сейчас с «популярным искусством» – это деградация.