Люблю секретных агентов
Шрифт:
– Ну ладно, с моим смертельным оружием мы разобрались, – заметил Бобчик. – А что купила ты?
– Сейчас увидишь, – загадочно улыбнулась я.
Пошарив в сумочке, я выхватила оттуда зеленовато-бурую армейскую гранату и, воздев её над головой, с безумным видом выдернула чеку.
После того, как он чуть не доконал меня своим обтачиванием соли, моя душа жаждала мщения.
– Patria o muerte! Venceremos! No pasaran![4] – заорала я знаменитые лозунги кубинских революционеров.
Эффект превзошёл все мои ожидания.
Бобчик отшатнулся
– Не беспокойтесь! Она не настоящая! Это игрушка! – поспешно объяснила я по-испански.
В доказательство своих слов я положила гранату на стол между мною и Бобчиком. Из-за стойки доносилось негромкое и жалобное бормотание бармена. Он молился святой деве де ла Мерсед.
Укрывшиеся за перевёрнутым столиком посетители не молились. Они быстро и жадно допивали своё пиво, вероятно, думая о том, что это может быть их последняя в жизни кружка.
Секунд через двадцать допившие пиво мужчины выбрались из-за стола.
– Эй, всё в порядке, – с нервным хихиканьем постучал по стойке бара один из них. – Выходи. Это была шутка. Граната игрушечная!
– Господи, помилуй, – пробормотал бармен. – Ничего себе шуточки!
– А ты испугался, – обличающе ткнул в него пальцем другой посетитель.
– Я? – возмутился бармен. Как истинный латиноамериканец, он скорее признался бы в совершении семи смертных грехов, чем в трусости. – Что я, по-вашему, шуток не понимаю? Как насчёт пива за мой счёт? Всех угощаю!
– Ну, ты даёшь, – покачал головой Бобчик, глядя на то, как я зачековываю гранату. – Бедняга Даунфолл и не подозревает, с кем он связался.
Сорок минут спустя в "Старую индюшку" ворвалась запыхавшаяся Адела. Её руки были заняты полиэтиленовыми пакетами, и судя по тому, как пригибалась к полу подруга, эти пакеты весили немало.
– И это всё – шедевры доколумбовой эпохи? – ужаснулся Бобчик. – Ты что, между делом разграбила пару древних храмов?
Адела с гордостью извлекла из пакета завёрнутый в обрывки газет широкий и очень грязный керамический сосуд с двумя маленькими оббитыми ручками.
– Это ещё что за кошмар? – брезгливо поморщился Бобчик.
– Это ночной горшок Хатун-Таки, льяктамайокаиз рода Иньяка Панака, знаменитого вождя руна-руна, – объяснила сияющая Адела. – Я заплатила за него всего двести пятьдесят долларов. Здорово, правда?
– За двести пятьдесят долларов я мог бы привезти тебе грузовик битой керамики, – раздражённо сказал Бобчик.
– Но эта керамика не имела бы никакого отношения к Хатун-Таки, льяктамайоку[5] Иньяка Панака и вождю руна-руна[6], – резонно
– Ты эти слова на барахолке выучила? – язвительно поинтересовался Бобчик.
– Между прочим, это кечуа, язык моих предков, с достоинством произнесла подруга. – Как ты смотришь на то, чтобы поставить этот шедевр доколумбова искусства на ночной столик у нашей кровати?
– Ни за что, – решительно сказал Бобчик. – Ни за что на свете на моём ночном столике не будет стоять черепок, в который испражнялся какой-то там Панака из руна-руна.
Адела зловеще прищурилась.
– Это твоё последнее слово? – мрачно поинтересовалась она.
– Да, – уже менее решительно сказал Бобчик.
– Ну что ж, – сказала Адела. – В таком случае я буду ночевать в спальне с горшком Хатун-Таки Иньяка Панака, а ты вполне обойдёшься диванчиком в гостиной.
– О, господи! За что мне всё это? – простонал Бобчик.
Бармен, с любопытством созерцавший из-за стойки шедевр доколумбова искусства, подошёл к нашему столику, и взяв в руки бывшую собственность льяктамайока, принялся внимательно её разглядывать.
– Que raro! – произнёс он. – Es mi maceta. Ayer la tiro a la vasurera. Para que demonios lo han sacado?
– Что он говорит? – поинтересовался не знающий испанского Бобчик.
– Не переводи! – прошипела Адела.
– Он утверждает, что вчера выбросил этот горшок в помойку и интересуется, какого чёрта мы его оттуда извлекли, – с усмешкой перевела я.
Промашка с ночной вазой вождя руна-рунане сломила жаждущую деятельности подругу. Горшок она так и не выбросила, утверждая, что то, что сказал бармен, было злонамеренной ложью, поскольку негодяй надеялся, что, поверив ему, она немедленно избавится от этого бесценного произведения искусства, а бармен тут же его подберёт и продаст за бешенные деньги какому-нибудь американскому коллекционеру. Вряд ли она сама верила в это, но в любом случае подобная версия помогала ей "сохранить лицо".
Мы пообедали в ресторане "Шератон Лима отеля", за обедом последовала традиционная испанская сиеста – послеобеденный отдых, а затем Адела постучала в мою комнату.
– Ты должна будешь обеспечить мне алиби, – понизив голос, чтобы Бобчик из соседней комнаты её не услышал, сообщила подруга.
– Ты собираешься убить кого-либо или ограбить банк? – поинтересовалась я.
Адела наградила меня укоризненным взглядом.
– Ты что, уже всё позабыла? Я должна встретиться с этим человеком, но так, чтобы Бобчик ничего не заподозрил. Я узнала у консьержа, что он тоже остановился в этом отеле. Мы скажем Бобчику, что отправимся по магазинам в поисках женского белья с индейской символикой, тогда уж он точно за нами не увяжется. Потом мы пойдём в город, ты останешься там и немного погуляешь, а я незаметно вернусь в гостиницу. Договорились?